Попередня     Головна     Наступна

Початок:

Частина I

Частина II

III
ОЛЬГЕРД И КЕЙСТУТ
1341 — 1377

Гедымин оставил многочисленное семейство: летописи сохранили имена семи его сыновей и сведения о пяти его дочерях. Преследуя постоянно политические цели, направленные к укреплению и расширению своего государства, Гедымин подчинил этим целям свои семейные отношения: из дошедших до /688/нас сведений о брачных связях его детей видно, что все эти связи были заключены по указаниям политического, по большей части верного, расчета. Выдавая замуж дочерей и женя сыновей, Гедымин имел постоянно в виду или укрепление посредством брака необходимого для Литвы союза, или надежду на приобретение прав по наследству на ту или другую область, порубежную с его государством.

Из пяти дочерей Гедымина одна, как уже было указано, была замужем за Давидом, гродненским старостой; брак этот вводил в круг великокняжеской семьи самого выдающегося представителя русской народности в Великом княжестве Литовском и, таким образом, скреплял необходимое единение двух национальных начал, входивших в состав этого государства. Брак другой дочери Гедымина, Альдоньг (в крещении Анны) упрочил весьма важный для Литвы союз с Польшей, посредством которого Великое княжество приобрело прочную опору в борьбе с крестоносцами. Третья дочь Гедымина, имя которой не сохранилось в источниках, выдана была в замужество в 1331 году за Болеслава Тройденовича, мазовецкого князя из Черской линии ¹. Кроме союза с соседней Мазовией, весьма важного для Литвы, так как страна эта лежала в углу между владениями литовскими и землями Тевтонского ордена, брак этот имел еще другое, более важное, хотя и отдаленное значение; в то время в Галиче княжил последний представитель старшей линии рода Даниила Романовича, князь Юрий II Андреевич. Князь этот не имел потомства и, после его смерти, право на Галицкое и Владимирское княжения могли заявить потомки Даниила по женской линии; это право могли предъявить две княжны Даниилова рода: двоюродная сестра Юрия II, дочь князя Льва Юрьевича луцкого, и родная сестра Юрия II — Мария Андреевна; первая из них была замужем за Любартом Гедыминовичем и, таким образом, передавала свои права литовскому княжескому роду, вторая была жена князя Черского — Тройдена Болеславовича ²; единственный ее наследник и был Болеслав Тройденович, родство с которым, в случае его безпотомной смерти, скрепляло права на галицкое наследство, приобретенные уже отчасти браком Любарта.

¹ «1331. Болеслав, князь Мазовии и Руси, женился и взял в жены дочь Гедымина, князя Литовского, язычницу и варварку» (Длугош).

² «1341. Умерла княгиня Мария Черская, русинской нации, жена Тройдена, князя Мазовецкого и Черского».

Браки двух других дочерей Гедымина устанавливали связи его дома с княжеским родом, владевшим в северо-восточ-/689/ной Руси; между тем, как одна из них, Айгуста (в крещении Анастасия), была супругой великого князя московского Симеона Ивановича ¹, другая, Мария, отдана была в замужество за представителя той ветви русского княжеского рода, которая оспаривала у в. к. московских господство над северовосточной Русью — она была женой тверского князя Дмитрия Михайловича ².

Такое же политическое значение имели браки двух сыновей Гедымина, сведения о которых сохранились в источниках: Ольгерд Гедыминович еще в 1318 году женился на княжне Марии Ярославовне витебской, и уже в 1320 г. наследовал Витебское княжение после смерти тестя. В 1325 году, после смерти луцкого князя Льва Андреевича, восточная Волынь досталась его зятю Любарту Гедыминовичу.

Таким образом, брачные связи детей Гедымина ввели литовский княжеский род в семейный круг владетельных династий в двух соседних с Литвой государствах, упрочили союзы с этими государствами и наметили политические цели, к которым должно было стремиться Великое княжество Литовское.

К несчастью, однако, для Литвы, важнейший из предложенных политических интересов — дело о галицком наследии, возникло почти одновременно со смертью Гедымина и, вследствие колебаний, которым подверглась верховная власть в Великом княжестве Литовском, не могло быть поддержано сыновьями Гедымина с достаточной энергией.

Порядок престолонаследия в Великом княжестве Литовском не был установлен ни законом, ни обычаем; вследствие этого в течение пяти лет после смерти Гедымина (1341 — 1345) государственное начало, об укреплении которого он постоянно заботился, подвергается значительной опасности; Литовское государство находится на пути к разложению на мелкие самостоятельные уделы, подобно тому как разложилось некогда государство Владимира святого. По мере увеличения своих владений Гедымин раздавал в управление членам своего семейства отдельные области, входившие в состав Литовского государства, признавая за ними права удельных князей, зависимых от главы рода ³.

¹ «1344. Преставися великая княгиня Семенова Ивановича Анастасия в черницах и схиме, родом литовка, а прозвище еи бысть литовское Августа».

² «Той же зимы (1319) за князя Дмитрия Михайловича приведоша княжну Марию из Литвы, Едименову дщерь».

³ Мы встречаем в источниках указание на то, что при раздаче уделов «ад удельным князем совершался обряд коронации. О Кориате Гедыминовиче, получившем Новогродок-Литовский, сохранилась следующая приписка на древнем требнике, хранившемся в Лаврашевском монастыре: «1329 — коронация князя Новогрудского».

Таким образом, после /690/ смерти Гедымина Великое княжество Литовское оказалось распределенным на 8 уделов между его семью сыновьями и братом. Уделы эти заключали в себе следующие земли: брат Гедымина, Воин, владел Полоцким княжением. Удел старшего из Гедыминовичей, Монвида, состоял из Кернова (по преданию, древней литовской столицы, еще во время княжения Рынгольта), лежавшего в собственной Литве, на реке Вилии, к северу от Вильна, и из Слонима в Черной Руси, тянувшего некогда к Новоград-Литовскому княжению. Другой сын Гедымина, бывший кормленник Великого Новгорода, Наримунт, владел в долине Припяти княжением Пинским и Туровским. Третий Гедыминович — Кориат княжил во всей Черной Руси, за исключением Слонима, до берегов реки Северной Случи; Новогродок-Литовский и Волковыск были главными городами этого удела. Затем Ольгерду Гедыминовичу достался в собственной Литве городок Крево, тянувшие к которому земли простирались до р. Березины; по ту сторону Березины, далеко на восток, до берегов Угры простиралось княжество Витебское, принадлежавшее также Ольгерду, в качестве вена его жены. Вся западная полоса Великого княжества Литовского, от Жмудского поморья и до границ Волыни — Жмудь, Троки, Гродно и Берестие — составляли удел Кейстута Гедыминовича; область этого удела тянулась узкой и длинной полосой с севера к югу, окаймляя весь западный рубеж Великого княжества, и составляя его военную границу со стороны владений Тевтонского ордена и Мазовии. Любарт Гедыминович еще при жизни отца переселился в землю Волынскую, где с 1325 года он владел Луцким княжеством. Наконец, младший из сыновей Гедымина, Явнутий, как кажется, не наделенный при жизни Гедымина уделом, получил после его смерти те земли, которые находились в непосредственной зависимости от великого князя: стольный город Вильно, с пригородами: Ошмяною, Вилькомиром и Браславом-Литовским ¹.

¹ Сверх перечисленных уделов в южной части бывшего Полоцкого княжества, в территории Минска оставались еще мелкие уделы русских князей, признававшие над собой власть в. кн. литовских.

Руководясь принадлежностью к этому уделу основанной Гедымином столицы и значением земель, входивших в его состав при Гедымине, как территории непосредственно подведомственной великому князю, все литовские историки, начиная с Быховца и Стрыйковского и до Нарбута и Стадницкого включительно, считают Явнутия преемником Гедымина в качестве великого князя, пользовавшегося будто верховной /691/ властью над остальными братьями и их уделами ¹. Предположение это невероятно само по себе, так как трудно допустить, чтобы князья, довольно уже пожилые, опытные в управлении областями и в военном деле, владевшие притом уделами, гораздо более обширными, чем удел Виленский, согласились признать главой рода юношу, едва достигшего совершеннолетия и младшего по рождению. Но, кроме того, если обратим внимание на события, случившиеся в промежуток времени с 1341 по 1345 год, то убедимся, что ни имени, ни влияния Явнутия на эти события источники вовсе не упоминают. Каждый из удельных князей действует самостоятельно, по личному усмотрению, иногда в союзе с другими родственниками, иногда отдельно; он заключает договоры с соседними государствами, предпринимает военные походы и т. д., ссылки на зависимость их от великого князя или на руководство последнего (как это случалось постоянно раньше, при Гедымине, и позже, при Ольгерде) мы нигде не встречаем.

¹ В подтверждение этого положения обыкновенно ссылаются как на единственное фактическое доказательство на договор, заключенный между (1340 — 1349 г.) литовскими князьями с Казимиром польским: договор этот начинается так; «Я, князь Евнутий, и Кистутий, и Любарт, и Юрий Наримонтович, и Юрий Кориатович чинимы мир твердый из королем Казимиром польским... и за великого князя Ольгерда, и за Корната, и за Патрикия, и за их сыны, мы ислюбуем тот мир держати велми твердо». Так как имя Явнутия поставлено в этом документе на первом месте, то в этом обстоятельстве и видят доказательство его великокняжеского достоинства. Аргумент этот, весьма шаткий по своему существу, встречает решительное противоречие в тексте самого документа, в котором великим князем ясно назван Ольгерд. Притом, хотя в документе не обозначен год его составления, но в дальнейшем тексте сказано, что мир заключается «от Ивана дне (купал) за 2 лет». Нам, между тем, известно, что война с Польшей вспыхнула в 1349 году, потому время заключения Договора с самым большим вероятием может быть отнесено к 1347 году, т. е. к тому времени, когда Евнутий был уже смещен с Виленского княжения. В договоре он очевидно принимал участие, наравне с другими братьями и племянниками, в качестве лица, уполномоченного от великого князя Ольгерда. Дашкевич указывает на рассказ, составленный Витовтом около 1390 года, в котором этот великий князь передает, что Гедымин дал Евнутию «die grosse Herrschafft zu der Wille»; но тут же г. Дашкевич замечает, что в XIV столетии титул великого князя принимали и князья удельные; потому и выражение Витовта мы понимаем в том смысле, что Евнутий имел «великое княжение в Вильне». Принадлежность к его уделу отцовского стольного города послужила поводом как к удержанию за ним громкого титула, так, впоследствии, и к изгнанию его братьями, желавшими восстановить единство государства и сосредоточить его управление в основанной отцом столице.

Потому гораздо правдоподобнее кажется нам положение, что в данный промежуток времени никто из наследников Гедымина не пользовался старшинством и достоинством великого князя, пока два самые сильные и даровитые из сыновей Гедымина — Ольгерд и Кейстут — не вступили в соглашение с целью прекратить неопределенный, возникший за смертью отца, порядок, грозив-/692/ший разложением образовавшемуся при нем государству и ослаблявший силы последнего ввиду угрожавшей со стороны крестоносцев решительной опасности.

В подтверждение высказанного положения, рассмотрим все события указанного времени, насколько сведения о них сохранились в источниках.

Непосредственно после смерти Гедымина старший из его сыновей, Монвид, предпринял поход против прусских рыцарей, вытеснил их из Жмуди и, ворвавшись двумя отрядами в Пруссию, разбил крестоносцев в нескольких стычках и опустошил значительную полосу их владений. Магистр Людольф Кениг заключил с ним перемирие, которого условия не дошли до нас; известно только, что в переговорах Монвида с крестоносцами принимали участие Ольгерд и Кейстут. Немецкий хронист, передавший это известие, не упоминает имени Явнутия и считает Монвида великим князем литовским.

В то же время Любарт Гедыминович начал многолетний спор с Казимиром польским за наследие галицких князей. В 1340 году скончался во Львове после непродолжительного княжения Болеслав Тройденович мазовецкий. Немедленно после его смерти Казимир занял Перемышльскую землю, полонив изменнически важнейших представителей этой области ¹, и, затем, быстро двинувшись ко Львову, овладел этим городом. Источники не сохранили подробностей первоначальной борьбы Любарта с поляками; знаем только из позднейших указаний, что он успел завладеть Владимиром-Волынским, Кременцем и Белзом; затем захвачен был Казимиром изменой в плен и освободился из него благодаря посредничеству Кейстута. Занятые им города он удержал, однако, в своем владении, хотя не имел достаточных сил для того, чтобы отнять у поляков Львовскую и Перемышльскую земли ². Вероятно, в связи с борьбой Любарта с Казимиром за Волынь стояли набеги литовцев на Мазовию, предпринимавшиеся, по-видимому, с общего согласия Кейстута, Ольгерда, Любарта и Корибута в 1340 и последующих годах. В рассказе летописцев об этих набегах имя Явнутия также не упоминается.

¹ «Вмыслили Панове вси Лядзкие... вчинити, как вчинили над панами Русскими Перемышльскими, позвавши их до рады, и там порезали, и Перемысль засели».

² «А про Любартово ятсьтво, хочем его поставити на суде перед паны Угорьскими... будет ли ял его король по кривде, — Любарт будет прав, и я, князь Кестутий, буду прав перед Вгорьским королем».

В 1341 году Ольгерд предпринял, совершенно независимо от остальных братьев, поход на Можайск, желая возвратить этот город своему союзнику, смоленскому князю. Попытка /693/ литовцев взять этот город не увенчалась успехом; они овладели только пригородом Тешиновым и, попленив Можайскую волость, возвратились в Витебск.

В следующем году Ольгерд принял еще более деятельное участие в русских делах. В конце 1341 года вспыхнула было война между Псковом и ливонскими рыцарями; последние захватили в Лытгольской земле «на миру» пять псковских послов и убили их; княживший тогда во Пскове Александр Всеволодович отправился было в поход на немцев, но у него возникли какие-то несогласия с псковичами; он поспешил заключить с рыцарями перемирие и, бросив Псков, уехал в Новгород. В течение всей зимы 1341 — 1342 года происходили мелкие набеги и стычки вдоль ливонско-псковской границы. Между тем рыцари стали готовиться к решительному походу на Псков и, желая обеспечить себя во время этого похода, выстроили на границе, на псковской земле, крепость Новый городок (Нейгаузен). Псковичи, предвидя опасность, просили помощи у Великого Новгорода, но между обеими общинами существовал разлад вследствие стремления Пскова к полной самостоятельности по отношению к бывшей своей метрополии; потому новгородцы медлили ответом, по свидетельству же псковских летописей, вовсе отказали в помощи; тогда псковичи «отвергшеся Новгорода», обратились за помощью в Витебск к Ольгерду; витебский князь действительно явился во Псков в сопровождении брата Кейстута и с вспомогательным отрядом полочан. Передовой его полк, отправленный к ливонской границе под начальством литовского воеводы Юрия Витовтовича, наткнулся внезапно на сильную немецкую рать, вошедшую уже в псковские пределы; после неудачной стычки князь Юрий отступил к Изборску и затворился в этом городе, где был осажден рыцарями. Между тем Ольгерд, следовавший за передовым полком с главными силами псковско-литовскими, узнав о случившемся, приказал своему войску переправиться назад через реку Великую и выжидать дальнейших событий во Пскове; литовские князья остались с небольшим отрядом на левом берегу реки Великой, наблюдая за движениями немцев. Здесь, во время ночной рекогносцировки, убит был сын полоцкого князя, Любко Воинович, въехавший неосторожно «самдруг» в ряды немецкого отряда. Изборяне, между тем, просили настоятельно помощи, но Ольгерд отказался идти на выручку городу, уговаривая осажденных избегать «крамолы» и дружно отстаивать город в течение нескольких дней, утверждая, что немцы сами оставят осаду. Во Пскове сильно негодовали на бездействие литовского князя, но, тем не менее, высказанные им соображения вполне оправдались: после девятидневной осады ливонский /694/ магистр Бурхард фон Дрейлевен сжег пороки и запасы провианта и, поспешно сняв осаду, удалился в Ливонию. Объяснение поведения Ольгерда и бегства ливонцев из-под Изборска мы находим в летописи Виганда из Марбурга; по его свидетельству, вследствие распоряжений Ольгерда три сильные отряда литовцев переправились в различных местах через Двину и принялись страшно опустошать Ливонию; они отступили с большой добычей и многочисленными пленниками лишь тогда, когда получили известие о возвращении магистра в Ливонию. Избавившись от немецкого нашествия, псковичи упрашивали Ольгерда принять крещение и остаться княжить во Пскове; но Ольгерд отклонил от себя это предложение и указал псковичам на сопровождавшего его старшего сына — Вингольта, носившего уже тогда молитвенное христианское имя Андрея. Молодой княжич крестился и «псковичи посадиша его на княжение у святыя Троицы во Пскове»; Ольгерд затем удалился, обещая, в случае нужды, оказывать поддержку псковитянам. Но и на этот раз влияние литовских князей на Псков не могло прочно установиться ввиду более для них важных интересов, привлекавших постоянно их внимание к внутренним делам Великого княжества Литовского; вскоре после удаления Ольгерда уехал из Пскова в Литву и князь Андрей; по мнению русских летописей, он бежал от моровой язвы, посетившей Псковскую область в конце 1342 года; гораздо вероятнее, отъезд его находился в связи с событием, случившимся в то время в другой русской области, интересы которой были ближе и важнее для литовских князей: в Полоцке умер брат Гедымина, князь Воин; сын его, Любко, как было указано выше, погиб во время псковского похода, о других же сыновьях Воина источники вовсе не упоминают; таким образом, Ольгерду представилась возможность овладеть упраздненным княжеским столом сильнейшего литовско-русского удела; потому он вызвал сына из Пскова и посадил его в Полоцке, откуда Андрей в течение нескольких лет посылал наместников во Псков. Но в 1348 году Андреев наместник, князь Юрий Витовтович, погиб у Изборска в стычке с немцами; тогда псковичи, недовольные отсутствием князя, сказали ему: «Тобе было княже сидети во Пскове на княжении, а наместники тобе Пскова не держати; а ныне, оже тобе не угодно сести у нас, инде собе княжишь, а Псков поверг, то уже еси сам лишил Пскова; а наместник твоих не хотим», затем они «смиришася с Новгородцами».

Во всех почти указанных предприятиях Гедыминовичей Кейстут является участником и пособником братьев; но до нас дошло одно указание и о самостоятельной политической деятельности этого князя. В 1342 году он заключил от своего име-/695/ни торговый договор с Англией, обеспечивавший свободное право въезда англичанам в его владения.

Таким образом, все перечисленные факты удостоверяют в том, что каждый из удельных князей Гедыминова рода считал себя самостоятельным государем и что никто из них не пользовался значением главы рода и титулом великого князя; положение это не могло долго продолжаться, не угрожая безопасности как всего Литовского государства вообще, так и каждого удела в отдельности. Опасность действительно вскоре явилась со стороны крестоносцев: пользуясь расчленением Литвы и неопределенным положением в ней верховной власти, немецкие рыцари Собирались с силами, рассчитывая нанести решительный удар Литовскому государству. Для того, чтобы обезопасить свои границы со стороны других соседей, они поспешили с ними примириться. В 1343 году заключили договор с Казимиром польским, который, в свою очередь, устремив все внимание на борьбу с Литвой за Волынь и Галицкую Русь, уступил крестоносцам все спорные земли — Кульмскую, Михайловскую, часть Куявии — и отказался в пользу ордена за себя и за своих наследников от всех прав на польское Поморье. Еще раньше, в 1341 году, рыцари покончили спор с датским королем Вальдемаром за Эстонию: они приобрели покупкой эту область вместе с городом Ревелем. Вслед за тем крестоносцы стали готовиться к решительной войне с Литвой: они возобновили на литовской границе разрушенный Гедымином замок Бейербург, построили две другие, более сильные крепости: Юрбург и Мариенбург и приступили к устройству вдоль литовской границы трех военных дорог, укрепленных рвами, палисадами и башнями.

Вместе с тем магистр отправил послов в Германию приглашать в поход военных гостей и вербовать отряды солдат. Призыв этот не остался без последствий. Уже в 1344 году явился в Пруссию первый отряд охотников под начальством Вильгельма, графа Голландии, и, вместе с крестоносцами, опустошил пограничную полосу Литвы. В следующем году крестоносцы ожидали гораздо большего прилива военных гостей.

Очевидно, литовским князьям необходимо было принять со своей стороны решительные меры защиты; меры эти нуждались в общем руководстве и единстве действия, немыслимых при раздроблении Великого княжества на мелкие самостоятельные уделы; необходимо было восстановить власть великого князя и подчинить его главенству всех членов Гедыминова рода. Необходимость эту сознали и решались осуществить, по взаимному между собой соглашению, два самые Даровитые и могущественные из Гедыминовичей: Ольгерд и Кейстут. Эти два брата выдавались среди многочисленной /696/ своей семьи политическим развитием и военными дарованиями и, притом, соединены были, по свидетельству современников, тесной дружбой ¹. По личному характеру, по политическим стремлениям, и симпатиям, они, тем не менее, представляли совершенно противоположные типы. Впрочем, эта противоположность не только не мешала им состоять в неразрывном единении, но, напротив того, благодаря их высокому политическому такту они как бы дополняли друг друга взаимно, представляя в совокупности все качества, необходимые для управления Литовским государством в том виде, в каком оно осталось после смерти Гедымина.

¹ «Ольгерд и Кейстутий были в великой любви, и милости, и ласце». «Братья Ольгерд и Кейстут превосходили других воспитанием, нравом, статностью, прирожденным рыцарским мужеством и многими другими знатными качествами, и потому они, более других братьев, любили друг друга» (Стрыйковский). «Герцог Ольгерд и герцог Кейстут в юношестве были связаны дружественными узами» (пер. с нем.) (Послание Витовта к магистру ордена).

Ольгерд, по свидетельству современников, отличался по преимуществу глубокими политическими дарованиями: он умел пользоваться обстоятельствами, верно намечал цели своих политических стремлений, выгодно располагал союзы и удачно выбирал время для осуществления своих политических замыслов. Крайне сдержанный и предусмотрительный, Ольгерд отличался умением сохранять в непроницаемой тайне свои политические и военные планы. Северные русские летописи, не расположенные вообще к Ольгерду вследствие его столкновений с северо-восточной Русью, дают ему эпитеты : «зловерный, безбожный, льстивый», но, тем не менее, представляют следующую характеристику этого князя: «сей же Ольгерд премудр бе зело, и многими языки глаголаше, и превзыде саном и властью паче всех: и воздержание имяше велие, от всех суетных отвращашеся, потехи, играния и протчих таковых не внимаше, но прилежаше о державе своей всегда день и нощь; и пиянства отвращашеся: вина, и пива, и меда, и всякого пития пиянственного не пияше, отнюдь бо ненавидяще пиянство, и велико воздержание имяше во всем; и от сего велик разум и смысл приобрете, и крепку думу стяжа, и таковым коварством многи земли и страны повоева, и грады и княжения поймал за себя, и удержа власть велию, и умножись княжение его паче всех, ниже отец его, ниже дед его таков бысть. Бе бо обычай Ольгерда таков, никто же не ведаше его, куды смысляше ратью ити, или на что збирает воинства много, понеже и сами тии воинственнии чинове и рать вся, неведяще куды идяше: ни свои, ни чужий, ни гости пришельцы; в таинстве все творяше любомудре, да неизыдет весть в землю, на неяже хощеть ити ратью; и таковою хитростию /697/ искрадываша многи земли, поймал многи грады и страны попленил; не столько силою, елико мудростью воеваше. И бысть от него страх на всех, и превзыде княжением и богатством» ¹.

По отношению к национальностям, входившим в состав Великого княжества Литовского, все внимание и все симпатии Ольгерда сосредоточивались на интересах русского населения. По вере, по бытовым привычкам, по семейным связям и по воззрениям Ольгерд всецело принадлежал этой народности и служил ее представителем.

Еще в ранней молодости, за 27 лет до своего вокняжения в Вильне, Ольгерд женился на витебской княжне и переселился в этот город; два года спустя он, после смерти тестя, уже княжил в Витебске; таким образом, большая часть жизни Ольгерда протекла на Руси, среди русского населения и под влиянием русской культуры; влияние это закреплено было составом Ольгердова семейства: после смерти первой жены, Марии Ярославовны витебской, он женился вторично, в 1350 году, на русской же княжне — Улияне, дочери князя Александра Михайловича тверского. По свидетельству современников, из двенадцати сыновей Ольгерда десять были крещены по обряду православной церкви и пять из них упоминаются еще при жизни отца с христианскими именами. Две дочери Ольгерда, сведения о которых остались в летописях, носили также христианские имена, и отданы были в замужество за русских князей ².

¹ В сочинении Нарбута помещено извлечение из рукописи, заключающей записки современника крестоносца, бывшего при Ольгерде в Вильне, в составе одного из посольств ордена. Ольгерд описан здесь следующим образом: «Князь имеет величественный вид: лице его румяно, продолговато, нос выдающийся, глаза голубые, очень выразительные, брови густые, светлые, волосы и борода светлорусые с проседью, лоб высокий, чело лысое; он росту выше среднего, ни толст, ни худощав, говорит голосом громким, внятным и приятным; он ездит прекрасно верхом, но ходит прихрамывая на правую ногу, потому обыкновенно опирается на трость или на отрока; по-немецки понимает отлично и может свободно объясняться, однако же всегда говорите нами через переводчиков.

...В случае, если великий князь не отправляется с войском, которое обыкновенно предпринимает походы в началекаждой весны, то он проводит лето в замке, называемом Медники, лежащем на восток от Вильна». Нарбут, цитируя приведенное извлечение из записок крестоносца XIV столетия, не сообщает никаких подробностей о составе и происхождении рукописи, которой он пользовался, и потому степень достоверности записок не может быть проверена.

² «Оженися князь Борис (Константинович суздальский) з Ольгердовной Огрифиною». «1371 обручи за князя Володимира (Андреевича) у Ольгирда дщерь Олену».

Жены и дети Ольгерда исповедывали православие гласно и свободно: в виленском дворце находилась придворная церковь, в которой молилась семья великого кня-/698/зя; при дворе его жили православные священники, из которых источники упоминают духовника княгини Марии — Нестора и духовника княгини Ульяны Киево-Печерского архимандрита Давида. Обе жены Ольгерда известны были благочестием и храмостроительством: Мария витебская построила церковь в Витебском замке, и другую в городе; ей же предание приписывает построение Пятницкой церкви в Вильне. По словам того же предания, другая жена Ольгерда — Ульяна тверская основала каменную церковь св. Николая в Вильне на месте ветхой деревянной и способствовала сооружению церкви Свято-Троицкой; о благочестии этой княгини свидетельствует дошедшая до нас запись ее в пользу Успенской церкви в Озерищах, обеспечивающая доходы этой церкви уступкой в пользу нее дани из трех волостей.

О крещении в православие самого Ольгерда источники передают разноречивые сведения. По известиям летописей: Быховца и Густинской, он крестился еще до вступления в брак с Марией Ярославной, т. е. в 1318 г.; сведение это подтверждают более или менее отчетливо и другие русские и литовские источники: так, Никоновская летопись, рассказывая о приглашении Ольгерда псковичами на княжение в 1342 году, передает его ответ в следующих словах: «Уже крещен есмь, и христианин есмь, второе креститися не хощу». Стрыйковский сообщает, что он лично видел портрет Ольгерда в замковой Витебской церкви, построенной его женой; конечно, факт этот наводит на мысль, что Ольгерд еще в Витебске был христианином. Неизданный летописец, цитируемый Карамзиным, передает иначе известие о крещении Ольгерда; по его словам, великий князь был крещен и вслед за тем принял схиму непосредственно перед смертью, побуждаемый ревностью к христианству своей жены и ее духовника Давида. Иностранные источники ничего не знают о крещении Ольгерда и даже два из них утверждают, что тело его было сожжено по языческому обряду; последние свидетельства, как более отдаленные по месту и времени своего составления, заслуживают менее доверия, чем сведения литовских и русских летописей; разногласие же последних и неведение иноземцев весьма естественно объясняются политическим тактом, сдержанным и скрытным характером Ольгерда, который, исповедывая христианство, старался придать этому факту частный, негласный характер ввиду сильной еще тогда в Литве языческой партии. Такое, весьма вероятное, объяснение предлагает Коялович относительно рассматриваемого вопроса.

В политической деятельности Ольгерда постоянно преобладает преданность русским интересам: предоставив Кейстуту защиту литовских границ от крестоносцев и оказывая ему /699/ помощь только в важных и решительных случаях, Ольгерд постоянно занят отношениями к Руси и усилиями, направленными к тому, чтобы собрать под своей властью возможно большее количество русских земель и прочно утвердить на Руси авторитет великих князей литовских: он стремится оказывать влияние на Псков, Новгород и Смоленск, вступает в продолжительную борьбу с великими князьями московскими, поддерживает в борьбе с ними князей тверских, расширяет территорию литовско-русских земель приобретением Брянска, Новгорода-Северского, Киева, Подолии; из-за владения этими областями он ведет опасную борьбу с Ордою, и из-за удержания Волыни — многолетний спор с Польшей. Таким образом, вследствие продолжительных и постоянных усилий Ольгерд почти удвоил количество русских земель, принадлежавших Литве, и доставил русскому народному началу и вместе с тем русской культуре преобладающее положение в литовско-русском государстве.

По отношению к внутреннему строю Великого княжества, по крайней мере в вопросе о происхождении и распределении верховной власти, Ольгерд является проводником политических понятий, выработанных русским средневековым обществом. Политические начала, которыми руководились потомки Владимира Св. при распределении между собой верховной власти, Ольгерд стремится всецело применить к роду Гедымина; в силу этих начал право княжения признавалось только исключительно за членами одного княжеского рода, но все члены этого рода имели право на княжение, на долю в русской земле — все они княжили в своих уделах как самостоятельные владетели, но признавали над собой главенство великого князя, подчиняясь ему как старшему члену рода, на основании нравственного семейного принципа; понятиями этими Ольгерд руководился по отношению к своей семье: по мере того как в распоряжение его поступают русские области, он распределяет их между братьями, сыновьями и племянниками; Полоцк, Брянск, Трубчевск, Киев он раздает сыновьям: Андрею, Дмитрию-Корибуту, другому Дмитрию, трубчевскому, и Владимиру; смещенного из Вильна брата Явнутия он немедленно наделяет новым княжением — Заславлем-Литовским; Подольскую землю дает в удел четырем племянникам — Кориятовичам, Волынь предоставляет брату Любарту и т. п. Вместе с тем Ольгерд не допускает мысли о возможности вокняжения где бы то ни было лица, не принадлежавшего к княжескому роду; он отрицает народный выбор как источник власти и в этом отношении совершенно расходится с понятиями, развившимися среди литовского племени, к которому потому и не лежит его сердце. Раз, в начале своего княжения, Ольгерд резко столкнулся с воззрениями литовцев на верховную /700/ власть и при этом он пожертвовал политическими интересами своего государства в пользу тех государственных понятий, которые были им усвоены из русской жизни; факт этот носит на себе характер вполне принципиального недоразумения, так как он произошел на территории, не принадлежавшей Великому княжеству Литовскому и потому не задевал интересов великого князя. Указанное дело возникло в первый год княжения Ольгерда по поводу вмешательства его в ливонские дела. В 1343 году, во время передачи ордену Эстонии датскими властями, эсты, давно тяготившиеся иноземным господством, воспользовались неопределенным положением страны во время перехода из одних рук в другие и произвели страшное восстание, которое вскоре охватило всю Эстландию и остров Эзель; восстание это распространилось и в Летыголе, где ливы и латыши восстали также против дворян и духовенства: в течение нескольких дней перебито было до 18 000 духовных, дворян и колонистов немецких и датских; немногие только успели бежать под защиту укреплений и датского гарнизона в город Ревель. Очистив страну от иноземцев, инсургенты выбрали из среды своей князей. Один такой князь выбран был на Эзеле и принялся строить укрепления для защиты своего острова; другой во главе большого ополчения осадил Ревель; третий принял начальство над восставшими латышами. С большим трудом, благодаря помощи, полученной от прусских крестоносцев, ливонский магистр Бурхард фон Дрейлевен успел усмирить восстание в Эстландии и покорить прилегающие к ней острова; между тем, в 1345 году в Ливонию вступило сильное литовское войско под начальством Ольгерда. Литовцы взяли сильную пограничную крепость Тервете, сожгли Митаву, Неймюль и предместья Риги и, страшно опустошая страну, направились к северу от этого города в округ Сегевольд. Здесь в лагерь Ольгерда явился князь, избранный латышами, и заявил, что он готов оказать литовцам деятельную помощь для покорения всей страны. «Что же вы сделаете с магистром?» — спросил Ольгерд. — «...Мы решились навсегда изгнать его и всех немцев», — ответил латыш. — «Не тебе, холоп, княжить в этой стране!» — вскричал Ольгерд; он приказал схватить доверчивого латыша и отрубить ему голову перед стенами замка Сегевольда; затем, собрав богатую добычу, возвратился домой, предоставив латышей на произвол судьбы ¹.

¹ «Отсюда он отправился в округ Сегевольд, где к королю Литвы пришел какой-то лив из старейшин, говоря, что новокрещещы и весь народ поставили его своим королем и если бы (Ольгерд) пожелал прислушаться к его советам, то покорил бы всю землю. Король же спросил: что будет сделано с магистром Ливонии? Тот ответил, что они хотят его изгнать вместе со всеми немцами. Тогда король говорит: «Не быть тебе здесь королем, холоп!». И приказал отрубить ему голову на поле перед замком Сегевольд» (Герман из Вартберга).

Таким образом, ввиду факта, немыслимого по по-/701/нятиям Ольгерда — вокняжения холопа, который стремился сместить государя, законного, по мнению Ольгерда, хотя и враждебного ему, великий князь литовский оттолкнул от себя народную силу, готовую подчиниться его руководству и признать над собой его верховную власть, и, вместе с тем, оказать значительную поддержку в борьбе с сильнейшим врагом Литовского государства.

Нам известен другой случай столкновения Ольгерда с литовским народным началом, по случаю убиения в Вильне францисканских монахов; Ольгерд отнесся к литовцам и в этом случае с нерасположением и строгостью, доходившей до жестокости: такое недружелюбное настроение Ольгерда по отношению к литовской народности должно было вызвать в ней сильную реакцию, или, по меньшей мере, затруднить возможность свободно располагать литовскими силами для внешней борьбы; тем не менее реакция в княжение Ольгерда не вспыхнула и мы не находим даже следа раздора между двумя народностями, населявшими Великое княжество, благодаря тому обстоятельству, что литовцы имели своего представителя и непосредственного правителя в лице Кейстута, поддерживавшего в литовских землях авторитет великого князя и, вместе с тем, сдерживавшего недружелюбное его настроение по отношению к литовцам.

Насколько Ольгерд чужд был коренной Литве и Жмуди, настолько Кейстут связан был неразрывно с этими странами и всецело предан их интересам. Всю жизнь провел он на рубеже литовских земель, отражая с неисчерпаемой энергией в течение полустолетия постоянно возраставший напор немцев на его родину. В Кейстуте крестоносцы встретили непреодолимую преграду для своих завоевательных стремлений, и в борьбе с ним истратили силы и потеряли время самого большого развития могущества ордена ¹.

¹ Между тем как русские летописи сосредоточивают все внимание на Ольгерде и едва вскользь упоминают имя Кейстута, немецкие летописи знали его гораздо больше, чем Ольгерда; хроники их переполнены сведениями о Кейстуте, о походах которого они сообщают мельчайшие подробности; рассказывают его личные отношения к должностным лицам Ордена, цитируют его разговоры и т. п. В сочинении Коцебу приведено описание наружности Кейстута, заимствованное из современного немецкого источника, не названного, впрочем, автором. «Кейстут был высокий, статный, искрящиеся глаза пылали на бледном лице, длинные волосы покрывали его голову, седая борода ниспадала на грудь. Скупы были его уста, но каждое слово много значило. Когда он угрожал, то вздувались вены на лбу. Весь его вид внушал страх» (Пер. с нем.). /702/

Неудивительно потому, что в Литве и Жмуди Кейстут, как непреклонный борец за независимость страны, пользовался безграничным авторитетом и популярностью. Притом с населением этих стран он связан был и нравственными, и семейными узами. Жена Кейстута, Бирута, имя которой сохранилось в народной памяти и перешло в народные песни и легенды, была дочь знатного жмудина Видимунта; она, по словам народного предания, до замужества занимала в Полонге должт ность вайделотки (жрицы) у неугасаемого огня, горевшего в честь литовских богов. Сам Кейстут до конца жизни оставался верен вере отцов; он был последний литовский князь, похороны которого совершены были по языческому обряду. Когда, под конец жизни, у него возникла распря с племянником Ягайлом, то жмудины приняли его сторону вследствие уверенности в том, что он не изменит народному культу ¹. Несколько раз христианские владетели пытались обратить Кейстута в христианство, предлагая ему весьма выгодные политические условия; два раза Кейстут вступал в переговоры по этому поводу; но оба раза он, очевидно, придавал этим переговорам только значение дипломатической стратагемы, серьезно не помышляя о крещении. Первый раз в переговоры такого рода Кейстут вступил с польским королем Казимиром. В 1349 году последний с сильным войском занял Волынь и угрожал Берестейскому уделу Кейстута; между ними начались переговоры, причем Кейстут принужден был подать надежду на возможность своего обращения в христианство. Об этом обстоятельстве Казимир поспешил известить папу Климента VI. Папа немедленно изготовил три буллы: на имя Казимира, Кейстута и Гнезненского архиепископа; он благодарил польского короля за его миссионерскую деятельность, поздравлял Кейстута с намерением вступить в лоно христианской церкви, обещал возвести его в королевское достоинство немедленно после принятия крещения и предписывал архиепископу отправить миссионеров и священников в Литву. Таким образом, война склонялась к мирному решению, с выгодой как для пропаганды христианства, так и для Польши, ибо Казимир рассчитывал, что Кейстут, получив королевский венец, отложится от Ольгерда и, таким образом, разделит и ослабит Литовское государство.

¹ Жмудины ответили послам Ягайла: «Если бы Ягайло пожелал сберечь обряд предков, то они бы охотно ему во всем подчинялись; если же он станет христианином, они предпочитают вызнать своим королем Кейсрута». — «И жмудины пошли с Кейстутом в количестве 9 000 мужей» (Виганд из Марбурга).

Между тем, пока велась пере-/703/писка с папою, польский король, не ожидая окончательного исхода дела, распустил войско и возвратился домой. Этого обстоятельства собственно и выжидал Кейстут; он тотчас прекратил переговоры и, в союзе с Любартом, вытеснил польские гарнизоны из замков Волынской, Холмской и Белзской земель, ворвался в землю Львовскую и опустошил польские пограничные области: Сендомирскую, Радомскую и Луковскую; конечно, о крещении Кейстута теперь не было и речи, и даже, когда во время этой войны он попал в плен к полякам и принужден был подтвердить присягой условия предложенного ему перемирия, то эту присягу он произнес, в присутствии польского и венгерского королей, по языческому обряду на трепещущем трупе убитого быка.

Девять лет спустя мы встречаем вновь известие о переговорах, имевших целью обращение в христианство Кейстута. В 1355 году папа Иннокентий VI возобновил дело о крещении Литвы; он отправил послания к венгерскому королю Людовику, к герцогам Владиславу Опольскому и Земовиту Мазовецкому, приглашая их принять участие и посредничество в деле обращения литовцев и извещая их, что он вошел уже по этому делу в непосредственные сношения с Ольгердом и его братьями. В течение трех последовавших за этим лет нам не известен дальнейший ход этих переговоров, но в 1358 году источники опять сообщают о них сведения; в этом году какой-то рыцарь Пляуен, которого крестоносцы упрекали в отступничестве от своего ордена, явился при дворе императора Карла IV в качестве литовского агента; он уверял императора в готовности литовских князей принять крещение при его посредничестве; известия эти подтверждены были Кейстутом, явившимся лично к императорскому двору в Нюрнберг. Император, «чрезмерно доверчивый», по замечанию орденского летописца, нарядил немедленно в Литву торжественное посольство под начальством Эрнеста, архиепископа Пражского; посольство побывало в Литве и возвратилось с известием, что в следующем году литовские князья явятся во Вроцлав для принятия крещения. В определенный срок император ожидал их в указанном городе, но князья не приехали; они прислали императору послание, в котором излагали условия своего обращения в христианство; они требовали, чтобы император приказал предварительно ордену возвратить Литве все области, лежавшие между Мазовией, устьем Прегеля, морем и Двиною, т. е. желали возврата почти всех земель, входивших в состав владений крестоносцев: восточной Пруссии, Курляндии и значительной части Лифляндии. Сверх того, они требовали, чтобы орден переселен был в степи, отделявшие Русь от Золотой Орды, для того, чтобы он мог действительно защищать христиан от неверных, и чтобы крестоносцы предвари-/704/тельно признали право владения литовских князей во всех русских областях. Конечно, требования эти были неосуществимы. Император заявил литовскому посольству, что он не вправе отнимать у ордена земли, доставшиеся ему по праву завоевания; тогда литовцы объявили от имени своего великого князя, что «христиане, очевидно, заботятся не об их вере, как притворно заявляют, а о корысти, и что потому литовцы предпочитают оставаться в язычестве». На том прекратились переговоры и император поспешно оставил Вроцлав. «Литовские князья еще раз обманули императора и орден, — замечает немецкий историк, — для того, чтобы выиграть время, необходимое им для отдыха».

Последняя попытка, направленная к обращению Кейстута и его братии, предпринята была папою Григорием XI. в 1373 году; но послание его к литовским князьям оставлено было, по-видимому, последними без ответа.

Оставаясь верным языческому культу, Кейстут, тем не менее, находясь в постоянном столкновении с западным миром, усвоил себе многие бытовые привычки, приемы и воззрения из понятий западного рыцарства. Крестоносцы, с которыми Кейстут находился постоянно во враждебных отношениях, признают в нем качества образцового христианского рыцаря, одна из древнейших хроник ордена сообщает следующую характеристику этого князя: «Кейстут был муж воинственный и правдивый. Когда он задумывал набег на Пруссию, то всегда извещал об этом предварительно маршала ордена и наверно потом являлся. Если он заключал мир с магистром, то соблюдал его крепко. Если он считал кого-либо из братии нашей человеком храбрым и мужественным, то оказывал ему много любви и чести». Такие же качества признавали за Кейстутом и поляки. Длугош, вообще нерасположенный в пользу Гедыминовичей, характеризует его однако следующими словами: «Кейстут, хотя язычник, был муж доблестный; среди всех сыновей Гедымина он отличался благоразумием и находчивостью, и, что более всего делает ему чести, он был образован, человеколюбив и правдив в словах». Представляя редкое исключение среди грубых средневековых нравов, этот рыцарь-язычник превосходил многих современных ему рыцарей-христиан гуманностью, человеколюбием, мягкосердием, отвращением к жестоким поступкам. В подтверждение этих качеств свидетельствуют многочисленные факты, сообщенные немецкими хрониками: так, он употребляет все свое влияние, чтобы спасти от смерти приговоренного литовцами к сожжению на костре взятого ими в плен Иоганна Сурбаха, коменданта замка Экерсбурга, прославившегося жестоким обращением с литовцами. Потом, проезжая по полю сражения, он заявляет /705/ крайнее негодование при виде трупов, изуродованных победителями. Несмотря на гордое сознание своего достоинства, Кейстут снисходит до униженной просьбы по отношению к маршалу ордена, желая спасти от смерти литовский гарнизон, осажденный в замке Готтесвердер, который крестоносцы успели поджечь. Немецкие рыцари среди борьбы с Кейстутом как бы вступают с ним в соревнование относительно превосходства рыцарской доблести и нередко оказываются побежденными в этом состязании; вообще между обеими сторонами существуют отношения, исполненные самой изысканной рыцарской куртуазии; вот несколько тому примеров. В 1352 году один из смоленских князей осадил немецкий замок Лабиау; приступ был отбит и крестоносцы, оттиснув смолян к реке, Заставили их переправляться вплавь; сам князь, попав на глубокое место реки, стал потопать; тогда комендант замка Геннинг фон Шиндекопф бросился ему на помощь: он выхватил князя из пучины, счастливо вытащил на берег и, не задерживая в плену, отпустил домой; все это сделано было в виде любезности для Кейстута, которому смоленский князь приходился племянником. В 1362 году, во время осады Ковна крестоносцами, Кейстут явился на выручку крепости, но не был В состоянии оказать ей существенной помощи. Он потребовал свидания у магистра, и стал намекать ему, что нападение на Ковно было предпринято не по-рыцарски, без извещения Кейстута; тогда магистр предложил свободный путь в крепость князю, в случае, если он пожелает лично принять начальство над гарнизоном ¹.

¹ Вот текст этих характеристических переговоров, записанный в летописи Виганда: «Кейстут сказал магистру: «Если бы я был дома (т. е. внутри крепости. — Пер.), ты никогда бы не взял ее в осаду со всеми своими силами». На это магистр ему ответил: «Почему же ты выехал из дому, хотя и видел нас». Тот ответил: «Потому что мои не имели главы; я остался среди них». Магистр говорит: «Если ты считаешь необходимым, выбери из числа своих сколько захочешь, и свободно войди в дом. Имеем надежду на Господа, что ты не сможешь ее (крепость. — Пер.) ни защитить, ни удержать». Кейстут говорит: «Как же смогу войти, когда все поле вокруг преграждено валами и рвами». Магистр же ему: «Разреши мне, если желаешь со мной сражаться, открыть путь между валов». Ничего на это не ответил король, а магистр [сказал ]: «Если королю нечего нам более сказать, пусть идет оборонять своих».

В 1366 году между Кейстутом и маршалом ордена условлено было свидание в городе Инстербурге; Кейстут отправился на это свидание и вошел уже в пределы Пруссии. Между тем крестоносцы поместили сильный отряд войска в замке Тамове, лежавшем между Инстербургом и литовской границей, что, вероятно, составляло нарушение условий, гарантировавших безопасность свидания. В стан Кейстута, находив-/706/шийся уже вблизи Инстербурга, внезапно вбежал зубр, раненный стрелой; тогда князь, обладавший опытностью и чуткостью партизана, сказал окружавшим его: «в той стороне, откуда прибежал зубр, находятся, наверно, вооруженные люди»; немедленно весь отряд Кейстута сел на коней и поскакал к Тамову, здесь он захватил врасплох засаду крестоносцев; рыцари, обедавшие в замке, едва успели поднять цепной мост, но солдаты, находившиеся вне укреплений, были перебиты литовцами и все лошади отряда захвачены. Из Тамова Кейстут направился прямо на свидание в Инстербург, где ему была приготовлена торжественная встреча: вдруг один из командоров заметил, что князь и его свита сидят на лошадях, принадлежавших его собственному отряду, и вскричал в изумлении: «Этого я никогда не ожидал!» На это Кейстут ответил с иронией: «Что делать, таковы теперь стали времена и нравы».

Под 1377 годом Виганд из Марбурга рассказывает с заметным смущением историю похода крестоносцев на Литву — он невольно должен признать, что во время этого похода крестоносцы нарушали по отношению к Кейстуту правила рыцарской чести, между тем как литовский князь вел себя в этом отношении безукоризненно. В этом году крестоносцы, пользуясь большим приливом в Пруссию военных гостей, собрали сильный отряд конницы и предприняли набег далеко вглубь Литвы. В четыре дня они быстрыми переходами миновали Троки и приблизились к Вильно. Между тем Кейстут выступил из Трок и стал угрожать в тылу их войска. Находясь в таком положении, обе стороны желали покончить дело миром; с этой целью и состоялось свидание Кейстута с маршалом ордена; они заключили перемирие, и Кейстут угощал радушно в своей палатке маршала и знакомых рыцарей; между тем, передовой отряд крестоносцев достиг Вильны и овладел предместиями этого города. «Поступок этот показался язычникам бесчестным», — сознается при этом летописец ордена. Маршал поспешил извиниться неведением и возобновил перемирие. Кейстут же в знак дружбы снабдил крестоносцев хлебом и медом; но на следующий день добрые отношения опять были нарушены: крестоносцы, несмотря на принятое обязательство, сожгли и разграбили одно из Виленских предместий. Это сильно опечалило маршала, знавшего, что литовцы отомстят за вероломство; действительно, Кейстут прекратил подвоз провианта, а Витовт уничтожил все припасы на обратном пути немцев, так что, томясь голодом, остатки их рати едва доплелись до своих границ.

Бывали, впрочем, и такие случаи, когда крестоносцы не уступали Кейстуту в сознании рыцарского долга. Так, в 1380 году, когда Ягайло заключил тайный договор с орденом, /707/ имевший целью лишить удела и власти престарелого Кейстута, то остеродский командор, Августин фон Либенштейн, счел долгом предупредить его о состоявшемся заговоре.

Вот черты, которыми современные источники рисуют характеры Ольгерда и Кейстута; очевидно, это были типы совершенно противоположные и потому именно замечательно дополнявшие друг друга во всех отношениях; не удивительно, если при тесной дружбе и солидарности их между собой, они могли успешно и всесторонне продолжать дело государственного роста и устройства Великого княжества Литовского, начатое мощной рукой Гедымина.

Первый существенный политический шаг, сделанный по соглашению обоих братьев, состоял в восстановлении великокняжеской власти и в подчинении ей разрозненных литовско-русских уделов. Факт этот случился в начале 1345 года.

Для осуществления своей цели братья решились овладеть отцовской столицей и тянувшим к ней уделом Явнутия, составлявшим при Гедымине непосредственное владение великого князя. Поводы нападения на Явнутия одна летопись поясняет следующими словами: «Евнутий не бяшет храбр, а держит стольный град Вильно». Другая летопись еще явственнее обозначает цель, к которой стремились Ольгерд и Кейстут; по ее словам, они желали, чтобы «братии всей послушну быти князя великого Ольгирда». Обстоятельства сами указали безотложное время переворота. В начале 1345 года в Пруссию явилось необыкновенно многочисленное стечение военных гостей: два короля — Иоанн Чешский и Людовик Венгерский, герцоги — Бургундский и Бурбон, графы Голландии, Нюрнберга и Шварцбурга, моравский герцог Карл Люксембургский (будущий император Карл IV) прибыли с сильными военными отрядами на помощь крестоносцам; очевидно, предполагавшаяся весной кампания должна была принять весьма грозные размеры, и литовские князья принуждены были поспешить с подготовкой необходимых мер для защиты. Притом, в это именно время, по сведениям Литовской летописи, скончалась вдова Гедымина, княгиня Евна, жившая в Вильне при Явнутие и, вероятно, охранявшая его от других братьев своим авторитетом. Ольгерд и Кейстут решились приступить к выполнению своего замысла; они условились действовать совместно, в один, вперед обозначенный день; но Ольгерд, по свойственной ему осторожности, не явился к условленному сроку ¹

¹ «Так как Ольгерд по собственному желанию повернул назад, то есть, в Витебск, то не смог быстро прибыть к условленному дню» (Коялович).

и предоставил ведение дела Кейсту-/708/ту; он продвинулся только из Витебска в Крево и здесь выжидал известий об исходе предприятия. Между тем, Кейстут в условленный день двинулся из Трок и в один переход достиг Вильна; на рассвете, в зимнюю морозную ночь, он занял столицу и овладел без сопротивления двумя охранявшими ее замками. Явнутий, полураздетый, без обуви, выбежал из города и укрылся в Турьих горах, окружающих Вильно; здесь он отморозил ноги, был задержан и обратно отведен в город; Кейстут заключил его под стражу и отправил гонца в Крево звать Ольгерда на великое княжение; между тем, народонаселение Вильна и Виленского удела подчинилось добровольно Кейстуту; пригороды и замки отворили ему ворота охотно. После прибытия Ольгерда в Вильно он был возведен Кейстутом на великокняжеский стол, и братья заключили между собой договор, который летописи передают только в общих чертах; главные условия его состояли в следующем: все братья должны повиноваться Ольгерду, как великому князю и верховному распорядителю их уделов; Ольгерд и Кейстут обязаны сохранять между собой тесный союз и дружбу; в случае приобретения общими силами новых земель или городов, они обязаны делить их поровну; наконец, Явнутию, в вознаграждение за Вильно, назначается в удел Заславль-Литовский — один из бывших Полоцких пригородов ¹.

Установленный вследствие этого договора распорядок Великого княжества Литовского не встретил серьезного сопротивления: только два Гедыминовича — Явнутий и Наримунт — оказались им недовольны, но они не нашли опоры для протеста внутри Литовского государства и потому попытались искать ее вне его пределов. Явнутий, не ожидая окончания переговоров Кейстута с Ольгердом, успел ускользнуть из-под стражи, «перевержеся через стену» и убежал в Смоленск, а оттуда в Москву; здесь он был «крещен в православие великим князем Симеоном, под именем Иоанна, но помощи для восстановления своих прав не получил; он должен был примириться с братьями и уже два года спустя покойно жил в своем Заславльском уделе.

¹ Договор, заключенный между Кейстутом и Ольгердом, все упомянутые источники передают согласно. Вот самый полный вариант, заимствованный из летописи Даниловича: «А докончают межи себе: князь Кестутий великий и великий князь Ольгерд: што братии всей послушну быти князя великого Ольгирда, или который то волости соби розделили. А то соби докончают, што придобудут: град ли или волости, да то делити на полы, а быти им до живота в любви, во великой милости; а правду межи себе на том дали: не мыслити лихом никому же на никого же: Тако же быти и до живота своего в той правде».

Так же неудачна была попытка Наримун-/709/та, искавшего напрасно помощи в Орде: примирившись с братьями, он сражался под их знаменами с крестоносцами и в 1348 году пал в несчастной для литовцев битве на берегах реки Стравы.

Народонаселение Великого княжества Литовского не имело повода поддерживать реакцию князей, недовольных установившимся порядком вещей. При совместном господстве Ольгерда и Кейстута ¹, оба народные элементы, входившие в состав Великого княжества, — русский и литовский, находили для себя удовлетворение и каждый из них имел представителя в одном из братьев, пользовавшихся верховной властью в государстве. Поэтому Ольгерд и Кейстут, не опасаясь внутренних раздоров, могли свободно приступить к устройству внешних отношений Великого княжества.

Непосредственно после восстановления великокняжеской власти Ольгерд и Кейстут приняли меры для отражения грозившего Литве крестового похода. Крестоносцы и их военные гости вступили в начале 1345 года на литовскую территорию и осадили одну из пограничных крепостей. Между тем, литовские князья, собрав все свои силы, вышли им навстречу; рядом ложных маневров и подсылкою обманчивых известий они успели убедить магистра в том, что они намерены ворваться в Прусскую область Самбию. На военном совете крестоносцев решено было оставить осаду крепости и отправиться в Самбию навстречу литовцам. Но пока исполнялось это передвижение, литовские князья переменили направление своего похода, быстро двинулись в Ливонию и страшно опустошили эту область; магистр попытался было разорить в отмщение соседний с Самбией литовский округ, но и здесь он испытал неудачу; движение его было предугадано, жители укрылись в леса, и крестоносцы в течение десяти дней напрасно бродили по пустынной местности, не встретив ни одного язычника; наступившая затем оттепель принудила их возвратиться в Пруссию.

¹ Современные немецкие источники по большей части дают безразлично обоим братьям титул царя (rex): желая же определить их взаимные отношения, утверждают, что Ольгерд был собственно правителем государства, а Кейстут главным начальником военных сил: «Король литвинов в лице своего брата по имени Кейстут, вождя своего войска... вступив на территорию Wilowense» (Стародавняя хроника Олива). «Они дошли до Drakyn, главного замка князя литвинов Кейстута, брата короля, который есть вождь поганского войска» (Из отчета магистра о походе на Литву в 1375 г.). «Начали осаду замка Тракай, (который принадлежит. — Пер.) вождю литовского войска» (Другой отчет о том же походе).

Таким образом, грозный крестовый поход кончился полной неудачей; участвовавшие в походе короли чешский и /710/ венгерский, другие знатные гости, равно как и начальствовавшие лица ордена обвинили магистра в легкомыслии и даже заподозрили его в измене; ему поставлены были в вину как неудача похода, так и бедствия, постигшие Ливонию. Вследствие этого магистр Людольф Кениг, несмотря на многолетние заслуги, был отстранен от должности, признан умопомешанным и заключен в замок Энгельсберг, где вскоре и скончался; на его место избран был новый магистр Генрих Дусемер. Людольф Кениг принесен был в жертву тому чувству досады, которую испытывали крестоносцы вследствие бесплодного исхода предприятия, подготовлявшегося в течение нескольких лет и долженствовавшего нанести решительный удар литовской самостоятельности; настоящая причина неудачи заключалась, конечно, не в ошибках магистра, а в той силе, которую приобрело вновь Литовское государство вследствие переворота, совершенного Ольгердом и Кейстутрм. Новый магистр понимал хорошо значение этого переворота и потому он переменил метод ведения войны с Литвой. Потеряв надежду на быстрый исход борьбы, крестоносцы отказываются теперь от решительных многолюдных походов, но зато рассчитывают на возможность посредством беспрестанной, мелочной, партизанской войны исчерпать постепенно силы Великого княжества и овладеть его территорией враздробь и исподволь; вследствие такого плана действий, Генрих Дусемер и его наследники возводят густой ряд крепостей вдоль литовской границы, стараясь выдвинуть каждое новое укрепление по возможности дальше на литовскую территорию ¹; затем, опираясь на эти крепости, они предпринимают из них беспрестанные набеги на близлежащие литовские округи и волости, стараются опустошить их совершенно, истребить села, стада и жатвы, овладеть движимым имуществом, угнать в плен или предать мечу Народонаселение, рассчитывая овладеть потом без сопротивления краем, обращенным в пустыню.

¹ Летописцы ордена записывают тщательно известия о вновь сооружаемых крестоносцами крепостях; они упоминают о возобновлении или постройке следующих крепостей в промежуток времени с 1346 по 1377 год: Бейербург, Мариенбург, Готтесвердер, Нейгауз, Винденбург, Гробин, Дурбен, Динабург, Иоганнесбург.

Набеги с таким характером предпринимаются беспрерывно: принимая в расчет только более крупные, те, подробности которых записаны в летописях ордена, мы насчитываем до 70 походов на Литву со стороны прусских крестоносцев и более 30 со стороны Ливонии в промежуток времени 1345 — /711/ 1377 год; если в течение этого времени встречаются редкие годы отдыха, когда летописи умалчивают о походах крестоносцев на Литву, зато в другие годы сведения о них бывают особенно многочисленны. Так, под 1362, 1367, 1375 и 1377 годами летописцы помечают от 4 до 8 походов в год. Обыкновенно главные силы ордена под начальством магистра, маршала или генерального командора ордена предпринимали не менее двух походов в каждую зиму ¹; но если в Пруссию являлись особенно почетные гости, то в честь их назначался еще один, прибавочный поход ². Кроме этих, главных походов, командоры пограничных прусских и ливонских округов, коменданты порубежных крепостей, фохты немецких городов при первом удобном случае врывались с небольшими отрядами в Литву и опустошали по возможности больший участок территории. Сверх того, помимо регулярных сил ордена, по инициативе более предприимчивых рыцарей, собирались толпы охотников и более или менее крупными отрядами отправлялись на разбой за литовскую границу; отряды эти, не стесняясь ни общими планами действий, начертанными начальниками ордена, ни перемириями, которые орден заключал по временам с Литвой, причиняли беспощадные разорения, насилия и грабежи. Рыцари называли эти отряды «воровскими» или «разбойничьими» (latrunculi, latrones), и орден не принимал на себя ответственности за их действия; хотя не препятствовал организации отрядов в своих владениях и при случае оказывал им деятельную помощь ³.

¹ Вслед за известием об избрании магистра Генриха Дусемера, Виганд говорит: «Они, как правило, не бывали зимой в походах более, нежели дважды».

² «1265. В то время князь де Монте (Вильгельм l фон Берг) был с большой свитой в земле, и по его желанию совершен рейд». «1378. Князь Альберт Лотарингский прибыл в Пруссию с 70-ю рыцарями, и на его честь был назначен рейд». Такие же походы упоминаются в честь других знатных гостей: ландграфа Оттона Гессенского, Рупрехта герцога Баварского, Адольфа архиепископа Кельнского, Леопольда герцога Австрийского, графов Варвика, Уффорда и т. п.

³ «В 1376 г. пешие братья в Ливонии собрали против неверных разбойным способом ватагу из 600 человек, знаменосцем и главой которых был брат Теодорик из Голтейе, наместник в Dobelleen» (Гермам из Вартберга). «1364. Брат Генрих (фон Шенинген) созвал издалека, кого пожелал, по-разбойничьи опустошая». В 1367 году Ливонский магистр особым договором, называемым «pax latrunculorum», обязался в течение известного времени не допускать охотников врываться в литовские пределы.

Предпринимались ли набеги (reysa) крестоносцев главными силами ордена, ответственными его начальниками, или воровскими отрядами охотников, они всегда носили один и тот же характер: вообще набеги эти были непродолжительны; /712/ никогда крестоносцы не оставались долее 10 дней на литовской территории, иногда проводили на ней только одну ночь.

Летописцы ордена сообщают малейшие подробности об этих «рейдах», определяют точно количество дней и ночей, проведенных крестоносцами на литовской земле, и помечают местности, в которых они останавливались для ночлега (sovalk) — затем обыкновенно следует перечень опустошенных волостей и разоренных сел и дворов. Рейды предпринимались по преимуществу отрядами конницы, но иногда для того, чтобы удобнее скрыть свой набег, рыцари отправлялись пешком, садились в лодки и судна и, подымаясь вверх по течению Немана и его притоков, внезапно появлялись среди Литовской области, не ожидавшей их прихода. Вообще, главное условие успеха рейда состояло в том, чтобы застать литовцев неожиданно, врасплох; описывая каждый поход, летописцы ордена помечают это обстоятельство ¹. Если рыцари успевали явиться в известную местность неожиданно и заставали народонаселение на местах жительства, то они разделяли свое войско на несколько отрядов, для того, чтобы охватить одновременно возможно большее количество населенных местностей, подробно исчисленных в топографических заметках (Wegeberichte), составленных по распоряжению магистров ордена.

Затем все захваченные села, дворы, гумна и постройки предавались пламени, жителей частью истребляли мечом, частью угоняли в плен. При этом на главную причину, по словам крестоносцев, войны с Литвой, на обращение язычников в христианство на деле рыцари не обращали вовсе внимания. Среди многочисленных перечней перебитых и угнанных в плен литовцев летописи совсем умалчивают об их крещении. Раз только Виганд из Марбурга, описывая осаду крепости Велоны в 1348 г., рассказывает, что жители, сдавшиеся на капитуляцию крестоносцев, были ими крещены, но при этом он заявляет сомнение в пользе этой меры ².

¹ «Вступили в неукрепленную землю». «Поганые не имели укреплений». «Обнаружили отсутствие укреплений у литвинов» и т. п.

² «Совершив это, забрал мужчин, женщин и детей и, распределив их по своей земле, крестил 1500 человек, неизвестно, остались ли они верующими?»

Во всех других случаях крестоносцы предпочитали стремиться к истреблению язычества путем истребления и угона в рабство язычников. Кроме народонаселения, рыцари угоняли также в Пруссию многочисленные стада волов и лошадей, и высоко ценили этого рода /713/ добычу: летописи обыкновенно заключают повествование о рейде перечнем угнанных рабов, лошадей и быков ¹.

Если народонаселение литовское было предупреждено о набеге крестоносцев, то жители сел укрывались с семьями и имуществом в лесные пущи и болота: крестоносцы в таком случае жгли пустые села, затем старались окружить часть леса и, поступая по правилам охоты на диких зверей, постепенно сдвигали круг к середине, убивая всех попавших в него литовцев; иногда они не встречали никого внутри облавы, иногда же они отыскивали таким образом народонаселение, спасавшееся из нескольких сел, и истребляли беглецов поголовно, без различия пола и возраста; бывали и такие случаи, когда часть крестоносцев, участвовавших в облаве, в свою очередь, попадала в засаду и погибала от меча литовцев.

Для того, чтобы иметь свободный простор для набегов, крестоносцы старались не дозволять литовцам укрепить границу их владений; они упорно осаждали и старались разрушать все укрепления и замки, воздвигаемые литовцами на порубежной черте ². Главные усилия обеих сторон сосредоточивались в этом отношении на весьма важной стратегической местности, именно на городе Ковне.

¹ Из числа многих описаний походов на Литву, которыми загромождены все летописи ордена, приведем наудачу несколько примеров, характеризующих военные приемы крестоносцев:

«1367. Брат Геннинг, маршал ордена, разбил табор в верхней части [земли] литвинов; увидев, что она не укреплена, он разделил свое войско на три отдела и среди дня открыто ударил по всем им мечем, опустошая их области огнем и смертью, а также увел с собой в Прусскую землю 800 пленных и даже царский табун из 50 кобылиц». (Герман из Вартберга):

«1369. Войт из Grebin был... в Литве, где сжег несколько сел с их припасами, а многих убил». (Там же).

«1370. Наместник из Goldingen ...вступил в землю литвинов, которую опустошил... за одну ночь выведя 320 голов (пленных. — Пер.) обоего пола, не считая многочисленных убитых, а также 340 голов волов и лошадей, и возвратился невредимым со своими... Еще раз маршал послал свой пеший отряд в Drogotzen землю, где они пребывали 4 ночи, опустошая, убивая и захватывая в плен: 106 человек, 61 конь и 9 стад волов и коров. Еще раз наместник из Ragiten... разбил два селеньица и взял 20 лошадей и 9 волов, выведенных оттуда». (Там же).

«1372. Брат Виганд с сотней отборных [людей] вступил в поганские пустоши с целью добычи и их усмирения... Они перешли Mimilam и, вступив в начале ночи в 4 неукрепленных селения, вырубили мечем все, что им попадалось — мужчин с женщинами и детей, все дотла сожгли и вывели пленных с огромною добычею». (Виганд из Марбурга).

² Кроме многократных нападений на Ковно и Велону, летописцы Ордена сообщают разновременно сведения об осаде литовских крепостей: Пистены, Райграда, Вилькомира, Штребена и нескольких других, имен которых они не называют.

Город этот, построенный на устье Вилии в Неман, господствует над нижним /714/ течением обеих названных рек; со стороны прусской границы он прикрывал Троки, Вилькомир и Вильно и более заселенные округи, тянувшие к этим городам; притом, находясь на вершине угла, который образовала прусская граница, врезывавшаяся клином вглубь литовских земель, он служил для литовцев центральным стратегическим пунктом, где они сосредотачивали свои военные силы, которые могли с равным удобством, смотря по надобности, выдвигать и к северо-западу, для охраны Жмуди, и к юго-западу, для прикрытия собственной Литвы и порубежной с нею Черной Руси. Это значение Ковна понимали литовские князья и потому озаботились сильно укрепить этот город; они окружили его каменной стеной и построили замок, вооруженный крепкими каменными башнями. Крестоносцы много раз покушались овладеть этим городом, пока, наконец, в 1362 году магистр Вайнрих фон Книпроде решился разрушить его во что бы то ни стало; собрав все силы ордена, призвав на помощь ливонских рыцарей и многочисленных иностранных гостей, он два месяца осаждал Ковно по всем правилам военного искусства того времени; крестоносцы окружили замок рвом и палисадом, разрушили ограду стенобитными машинами, несколько раз ходили на приступ, пока, наконец, успели овладеть развалинами замка. Гарн.изон литовский, защищавшийся с замечательной стойкостью, почти весь погиб во время осады; находясь в последней крайности, начальник крепости Войдат Кейстутович приказал разрушить подкопами остатки башен и стен, зажег деревянные постройки и с последними защитниками Ковна попытался пробиться сквозь лагерь крестоносцев: при этом он взят был в плен с остатками гарнизона, состоявшими только из 36 человек. Впрочем, победа эта не принесла ордену существенной пользы: уже в следующем году литовцы построили, несмотря на сопротивление рыцарей, рядом с бывшей крепостью другую — новое Ковно; крестоносцы разрушили и это укрепление, но оно опять было возобновлено и в 1376 году оно считалось уже столь сильной крепостью, что магистр не осмелился предпринять его осаду.

В борьбе с крестоносцами литовцы заимствовали у них способ ведения войны: за разорение литовской территории и разрушение литовских крепостей они отплачивали разорением прусских областей и разрушением орденских замков. Литовские набеги были относительно реже: один, не более двух в год. В продолжение времени с 1345 по 1377 год летописи насчитывают только 31 поход литовцев на Пруссию и 11 походов на Ливонию; зато литовские набеги предпринимались обыкновенно с гораздо более значительными силами, чем набеги крестоносцев, и охватывали гораздо большие прост-/715/ранства территории. Разница в численности нападавших отрядов зависела не столько от превосходства сил литовских, сколько от степени относительного благоустройства обеих стран.

Крестоносцы за литовским рубежом попадали в страну, жидко населенную и много раз ими же опустошенную; иногда несколько дней приходилось им идти по лесной пуще (desertum), в непроницаемых дебрях которой укрывалось от них население; жители, убегая из редких сел, прятали съестные припасы и угоняли скот в лесные убежища; отряды крестоносцев не могли кормиться на месте и должны были возить за собой обозы с припасами. Нередко литовцам удавалось уничтожать склады провианта, устраиваемые рыцарями в определенных стоянках и назначенные для продовольствия армии во время обратного движения; в таких случаях крестоносцы нередко погибали с голоду в литовских лесах. Между тем, обозы сильно замедляли походы, условием удачи которых была быстрота движения — для обоза приходилось каждый раз вновь прокладывать дорогу в пуще, которую каждый раз, вслед за проходом неприятельского войска, литовцы портили, заваливали бревнами, нарезывали рвами и т. д. Вследствие указанных условий крестоносцы предпочитали действовать небольшими отрядами и врывались в Литву на короткое время, не требовавшее значительных запасов провианта. Напротив того, литовцы, пройдя за прусский рубеж, попадали в страну, густо населенную; в прусских мызах, деревнях и городах многочисленная армия могла легко найти пропитание; притом передвижение было значительно облегчено хорошим состоянием путей сообщения. Летописи ордена, воздавая похвалы своим магистрам, обыкновенно упоминают заслуги, оказанные ими для края в этом отношении, и перечисляют устроенные ими дороги и построенные мосты. Находя, таким образом, в Пруссии удобные условия для передвижения и прокормления более численных отрядов войска, литовцы были притом поставлены в необходимость удерживаться от вторжений в Пруссию мелкими отрядами. Вследствие правильного военного устройства, строгой дисциплины и регулярного распределения военных средств, крестоносцы были в состоянии в непродолжительное время сосредоточить значительные силы для отражения набега, и потому литовцы подвергались значительной опасности в случае, если предпринимали нападение с незначительными силами.

Ворвавшись в прусскую территорию, литовцы поступали точно так же, как крестоносцы в Литве: они выжигали села и предместья городов, разрушали церкви и монастыри, уводили в плен народонаселение, угоняли стада волов и лошадей /716/ и т. п. В случае, если поход был удачен, они на границе, до выхода из прусской области, сжигали в качестве благодарственной жертвы богам некоторую часть добычи и одного из пленных рыцарей ¹. Если во время похода литовцы располагали более значительными силами, то они овладевали замками крестоносцев, сжигали их и опрокидывали стены и башни ²; они успели перенять у крестоносцев все приемы осадного искусства того времени и применяли их весьма успешно; так, во время борьбы за обладание Ковном, когда магистр Винрих фон Книпроде построил на развалинах Нового Ковна крепость Готтесвердер, которую крестоносцы особенно тщательно укрепили и снабдили многочисленным гарнизоном и обильным провиантом, то литовцы ее немедленно осадили, заметали ров, построили 18 стенобитных машин и подвижных башен и в течение пяти недель повели столь успешно осадные работы, что гарнизон принужден был сдать крепость, которая и была разрушена до основания.

Такую картину мелкой, беспрерывной, партизанской войны представляет борьба крестоносцев с Литвой в течение тридцатилетнего княжения Ольгерда; бесчисленный ряд набегов и стычек, более или менее опустошительных и кровопролитных, не приводит ни к какому окончательному результату и не дает возможности предвидеть исхода борьбы даже в тех случаях, когда противники решаются сразиться с силами относительно более многочисленными; так, два поражения, нанесенные крестоносцами литовцам — в 1348 году на берегах реки Стравы и в 1370 у Рудавы, которым летописцы ордена придают значение решительных битв, были только более крупные стычки, не оказавшие ни малейшего влияния на последовавший ход войны.

¹ В 1365 г. литовцы после удачного похода в Пруссию «с триумфом возвращаясь к королю и вблизи Ragnitam, радостно празднуя, принося в жертву богам кровь быка, а кого-нибудь, говорят — Генселя Нойвенштайна, приносят в жертву, бросая в костер». (Виганд из Марбурга).

² Летописцы ордена упоминают разновременно о разрушении литовцами многих крепостей; они называют из числа их следующие: Мезотен, Шальвита, Каустрита, Шилиттерн, Иоганнесберг, Экерсберг, Анненбург.

Первая из них, в которой пал Наримунт Гедыминович, прославлена была орденскими анналистами как решительная победа, стоившая будто литовцам около 20 000 людей; между тем из слов современного документа мы знаем, что в битве принимал участие незначительный только отряд крестоносцев, в 800 человек, и что после этой, будто решительной, победы рыцари не предприняли сколько-нибудь важ-/718/ного военного движения и нисколько не раздвинули пределов принадлежавшей им области ¹.

Другая битва — у Рудавы — произошла вследствие удачной попытки крестоносцев отразить один из литовских набегов; она кончилась стычкой передовых отрядов обеих армий, после которой литовцы, потерявшие около 1000 человек в битве, отступили в беспорядке к своей границе, крестоносцы же, понесшие также чувствительные потери (в битве пал маршал ордена Геннинг фон Шиндекопф и три командора), должны были воздержаться от преследования отступавших.

Наконец, единственный более важный поход, предпринятый крестоносцами вглубь Литвы в 1365 году, не привел к решительным последствиям и имел значение обыкновенной «рейзы», предпринятой лишь в более крупных размерах. В этом году крестоносцы решились отступить от обыкновенной своей тактики, благодаря представившейся им, по-видимому, возможности найти поддержку внутри самой Литвы: они нашли союзника в среде литовской княжеской семьи. Один из сыновей Кейстута — Бутав, вследствие неизвестных нам побуждений, вошел в сношения с крестоносцами и заявил готовность принять крещение и вступить в союз с орденом; узнав об этих переговорах, комендант Виленского замка боярин Дирсуне, отличавшийся непримиримою враждою к немцам и преданностью Кейстуту, арестовал Бутава и заточил его в одну из пограничных крепостей, впредь до дальнейшего распоряжения Кейстута; но до приезда последнего другой боярин, Сурвилл, служивший посредником в сношениях Бутава с крестоносцами, напал на крепостцу, хитростью овладел ею и освободил пленного князя; они немедленно бежали за прусскую границу в сопровождении только пятнадцати слуг.

¹ Потери литовцев в этой битве летописцы ордена исчисляют различно: Annales expeditiales Prussici определяют ее в 6000 человек. Современный отчет об этой битве, извлеченный из Кенигсбергского архива, говорит: «Однако не забудем, что во имя господина полегло 1000 и из 20 000 спаслись немногие, взято 800 или около того» (Пер. с нем.). Вероятно крестоносцы, желая изгладить неблагоприятное впечатление, произведенное на Западе неудачей, которую они потерпели в 1345 г., умышленно придавали этой битве преувеличенное значение; иноземные летописцы, писавшие на основании слухов, исходивших от крестоносцев, придают ей небывалые размеры. Так, современник события Иоанн Витодуран, писавший свою летопись в Цюрихе, рассказывает, будто в битве на р. Страве погибло 40 000 литовцев. Длугош исчисляет потерю литовцев в 22 000; наконец, русские летописи, вовсе почти не обращавшие внимания на борьбу Литвы с крестоносцами, внесли следующее известие об этой битве: «Бой был немцем с Литвою на Страве реце и побиша Литвы 40 000».

Комендант крепости Инстербурга принял беглецов с больши-/719/ми почестями и проводил их к магистру; затем в Кенигсберге; в присутствии знатных иноземных гостей, с большим торжеетвом совершен был обряд крещения над Бутавом, принявшим имя Генриха, и над его товарищами; вслед за тем, раесчитывая, вероятно, на поддержку со стороны партии, преданной перебежавшему князю, магистр объявил большой поход на Литву и распорядился снабдить армию месячным запасом провианта ¹. Руководимое Бутавом войско крестоносцев вступило в Жмудь и опустошило земли по течению рек Невяжи и Святой и, миновав Вилькомир, подступило к Вильно; начальник города, вызванный магистром для переговоров, отказался сдать крепость; между тем, не только никто из литовцев не принимал стороны Бутава, но из его малочисленной свиты четыре человека ушло к литовцам; магистр убедился в несостоятельности надежд, возлагавшихся им на литовского князя, и быстро отступил в свои пределы, пробыв только 13 дней на литовской территории. Вслед за тем Бутав оставил владения ордена и поступил на службу к германскому императору, пожаловавшему ему в лен земли с титулом герцога; с этим титулом летописи упоминают о нем до 1377 года.

Указанные подробности борьбы крестоносцев с Литвой во второй половине XIV столетия доказывают в общей сложности, что силы обеих боровшихся сторон находились в данное время в равновесии; как ни интенсивны были усилия ордена, они не достигал и предположенной цели и только исчерпывали постепенно силы самого ордена; ни многочисленные военные гости, ни настойчивое стремление немецкого населения Пруссии раздвинуть свою территорию по направлению к востоку,

¹ Вообще дело Бутава представляет факт не единичный в своем роде. В летописях встречаются неоднократно сведения о перебежчиках как от литовцев к крестоносцам, так и обратно; упомянутый в рассказе о Бутаве — Сурвилл (в крещении Фома) остался в Пруссии и служил долгое время крестоносцам в качестве проводника, переводчика и дипломатического агента; такие же услуги ордену оказывал перебежавший в Пруссию другой Сурвилл — Ганс. Под 1361 годом в хронике Вартберга помещен рассказ о знатном литовце, называемом Жива, служившем крестоносцам в качестве проводника: «Была взята в плен вся семья литвинов (по имени. — Пер.) Жива. Также и сам удрученный Жива, добровольно последовав за своей семьей, стал наилучшим проводником христиан в Ливонии». Такие невольные слуги ордена, конечно, при первой возможности бежали обратно в Литву и, становясь в ряды соотечественников, служили им проводниками в Пруссию и Ливонию. Бывали, впрочем, и такие случаи, когда сами рыцари, вероятно, не ужившись с дисциплиной ордена, бежали в Литву и принимали язычество: «1374 два брата из Ливонии, Йоган Ланцеберг u Фридрих из Миссена, отважные мужи, с каким-то проводником, по имени Биллене... убежали к литвинам, став отступниками». «1376. Какой-то брат ордена — Йоган Вловере сбежал в замок по имени Новый, став отступником» (Герман из Вартберга). /719/

ни руководство самых энергических и даровитых магистров: Генриха фон Дусемер и Вайнриха фон Книпроде, не могли осилить стойкого сопротивления литовцев и порубежная черта орденских владений не подвигалась ни на шаг к востоку от Немана. Всю тяжесть этой борьбы вынесло на своих плечах исключительно население литовских областей Великого княжества: Жмуди и коренной Литвы; руководителем этого населения и героем борьбы с крестоносцами в течение почти полустолетия был Кейстут; с удивительной энергией и постоянством он защищает каждую местность угрожаемой территории, отражает на всех пунктах немецкие «рейды», отплачивает за них набегами на Пруссию и Ливонию, защищает свои крепости и ведет приступы на немецкие замки: он постоянно подвергается личной опасности и умеет с удивительной находчивостью увернуться из самых трудных обстоятельств; два раза он попадает в плен к крестоносцам и оба раза бежит с решимостью, изумлявшей рыцарей до того, что они считали его побеги чудесными ¹.

Между тем как немецкие летописи переполнены сведениями о похождениях Кейстута, Ольгерд упоминается в них редко. Только в более решительных случаях он являлся на помощь брату во главе ополчений русских земель ².

¹ В 1361 году Кейстут попал в засаду и взят был в плен крестоносцами. Он содержался в Мариенбургской крепости; с помощью приставленного к нему слуги, крещенного литовца Альфа, он вышел из крепости в одежде рыцаря и, укрываясь в лесах и болотах, переправляясь вплавь через реки, успел бежать в Мазовию. О бегстве его одна летопись говорит, что он «чудесным образом исчез»; другая: «это было чудо, что он смог выбраться оттуда, так как все ворота перед ним были заперты» (Пер с нем.). В следующем году Кейстут опять попал в плен во время стычки, но, пользуясь смятением битвы, исчез до ее окончания из лагеря крестоносцев.

² Так, в рассказе о битве на реке Страве, летописи, упоминая о присутствии Ольгерда, прибавляют известие, что в помощь литовцам пришли ополчения из Владимира, Берестия, Витебска, Смоленска и Полоцка. Описывая поражение литовцев у Рудавы, Иоанн Посильге говорит: «так Кейстут бежал со своими, и князь Ольгерд с русью вынуждены были свои стопы, обратить в бегство» (Пер. с нем.).

Крестоносцы, со своей стороны, зная внутреннее распределение сил Великого княжества Литовского, направляли свои силы исключительно против земель, населенных литовским племенем, и избегали столкновений с русскими областями Великого княжества. За исключением пограничных мелких стычек литовских рыцарей с полочанами и нескольких, весьма, впрочем, немногочисленных, набегов крестоносцев на принадлежавший Кейстуту Гродненский удел, мы не встречаем сведений о неприязненных действиях крестоносцев по отношению к ли-/720/товской Руси ¹. Между тем как армии ордена подвигаются иногда на значительное расстояние вглубь литовских земель, опустошают окрестности Вильна, Трок и т. п., отряды их никогда не появляются в Черной Руси, отделявшейся только узкой полосой Гродненского удела от земель ордена.

Таким образом, силы литовской Руси оставались свободными, и Ольгерд мог ими воспользоваться для того, чтобы раздвинуть пределы своего княжения присоединением к нему тех русских земель, которые не примкнули еще к одному из вновь сложившихся центров группировки русских земель, и чтобы упрочить свое влияние на уже сложившиеся, но более слабые группы русских владений, лежавшие вдоль восточной границы Великого княжества. По отношению к Руси усилия Ольгерда сосредоточиваются на четырех важнейших интересах: 1) он стремится приобрести и усилить свое влияние на Новгород, Псков и Смоленск; 2) он поддерживает тверских князей в споре их с великими князьями московскими и вступает в борьбу с последними; 3) стремится присоединить к Великому княжеству Литовскому области, входившие некогда в состав княжений Черниговского и Киевского, а также Подольскую землю и для достижения этой цели ведет удачную борьбу с монголами; 4) наконец, он поддерживает продолжительную борьбу Любарта с Польшей за наследие галицковолодимирских князей.

Выше были указаны отношения Ольгерда ко Пскову, возникшие еще в то время, когда он княжил в Витебске. Влияние, приобретенное Ольгердом на псковские дела вследствие вокняжения во Пскове его сына Андрея, было непродолжительно. В 1348 году псковичи, недовольные отсутствием своего князя, управлявшего Псковом через наместников, отказали ему в повиновении и возобновили союз с Новгородом.

¹ О стычках между ливонскими рыцарями и полочанами упоминает Герман из Вартберга под 1366, 1373, 1374 и 1375 годами. Виганд из Марбурга под 1364 годом упоминает о безуспешном походе магистра на Гродно, а под 1373, 1375 и 1377 годами рассказывает о набегах на тянувшие к Гродно земли: Бельскую и Каменецкую, предпринятых командором пограничного прусского округа Балги Теодориком фон Эльнер.

События эти раздражили Ольгерда: он поставлял на вид псковичам помощь, оказанную им против немцев, и упрекал их в неблагодарности: «Много моих людей погибло и коней в вашей волости», сказал он псковичам, и приказал задержать всех купцов псковских, торговавших в Литве: то же сделано было и в Полоцке по распоряжению Андрея; имущество этих гостей псковских было конфисковано и самих их отпустили только после уплаты большого выкупа; затем, в 1350 году Андрей из /721/ «Полоцкой украины» напал «без вести» на Псковскую область, и «повоевал» пограничную Вороначскую волость; неприязненные отношения Литвы ко Пскову затянулись на продолжительное время, насколько можно предполагать по скудным летописным известиям, умалчивающим большую часть подробностей возникшей борьбы. В 1354 и 1355 годах псковичи ходили с князем Остафием воевать Полоцкую землю. В 1357 году последовало, как кажется, примирение и во Пскове принят был на княжение некто — князь Василий Будволна, вероятно в качестве Андреева наместника, но год спустя псковичи опять ходили войной на Полоцк с князем Остафием. Очевидно, во Пскове боролись две партии: новгородская и литовская, поочередно осиливавшие друг друга. Положение это продолжалось в течение всего княжения Ольгерда и только в самый год его смерти (1377) Андрей Полоцкий успел восторжествовать над противниками: «князь Андрей Ольгердович прибеже во Псков и посадиша его Псковичи на княжение»; из иностранного источника мы знаем, что призвание это случилось при посредстве ливонского магистра, желавшего отклонить Андрея от признания власти Ягайла и, вследствие этого, помогавшего ему усилиться в Пскове.

Подобные же отношения существовали между Литвой и Новгородом, где еще при Гедымине образовалась партия, старавшаяся посредством сближения с Литвой противодействовать возраставшему влиянию на Новгород великих князей московских; но в 1339 году влияние последних получило решительный перевес: новгородцы должны были заключить договор с великим князем Симеоном, которому обязались дать 1000 рублей с Новоторжской области и «черный бор на всей земле Новгородской». В 1346 году Новгородский владыка Василий ездил в Москву «звать князя великого». Симеон Иванович принял приглашение, приехал в Новгород, «седе на столе своем» и после трехнедельного посещения уехал домой, оставив в Новгороде наместников. Влияние Литвы было, таким образом, совершенно устранено; вероятно, литовская партия подверглась при этом случае оскорблениям и упрекам, знаем по крайней мере, что оскорбительные отзывы послужили Ольгерду поводом к открытию неприязненных действий против Великого Новгорода. Вслед за выездом Симеона, в Новгородскую область вступил Ольгерд с братией; он стал на устье Пшаги в Шелон и объявил войну Великому Новгороду: «Хочу с вами битися, — говорил он в послании, — да, аще ми Бог поможет, хочу боронитись; лаял ми посадник ваш Остафий Дворянинцов; назвал мя псом». Литовцы опустошили новгородские /722/ земли по Шелони и Луге ¹, взяли окуп с Порхова и с Опоки; новгородцы вышли было ратью на Лугу, но возвратились в город без боя; собралось вече, на котором посадника Дворянинцева обвинили в том, что он накликал войну с Литвой, и на вече же убили: литовская партия взяла верх и вошла в сношения с Ольгердом, который немедленно удалился из литовской территории. В следующем году новгородцы заключили мир с Ольгердом, условия которого не дошли до нас. Таким образом, до некоторой степени восстановлено было влияние Литвы на новгородские дела; хотя оно уступало в силе и авторитете влиянию московскому, но, во всяком случае, составляло некоторый противовес последнему; при каждом из последующих более резких столкновений с Москвой, недовольные искали точки опоры в Литве и при ее помощи старались противодействовать постепенно усиливавшемуся влиянию великих князей московских.

¹ «И взяша на щит Шелону до Голин (у устья Шелони в Илъмень) и Лугу до Сабля».

Гораздо с большим успехом Ольгерд установил свое влияние в Смоленске. Княжество это, выделившееся в конце XII столетия в качестве независимого великого княжения, находилось под управлением рода Ростислава Мстиславича; сравнительно с другими русскими княжествами и землями, обособившимися после падения авторитета великих князей киевских, Смоленск находился в весьма невыгодных географических условиях. Великое княжение Смоленское, незначительное, сравнительно, по пространству своей территории, окружено было со всех сторон землями, вошедшими в состав княжеств или гораздо более обширных и могущественных, или, по меньшей мере, не уступавших ему в силе; вокруг Смоленского княжества простирались владения Ростово-Суздальские, Черниговские, Полоцкие и Новгородские. Смоленские границы нигде не примыкали к территории инородческой, посредством завоевания или колонизации которой княжество это могло бы раздвинуть свои пределы и увеличить свои средства. Многочисленные уделы, возникавшие вследствие умножения княжеской семьи, должны были раздроблять все более и более необширную территорию Смоленского княжества и, таким образом, ослабляли и без того незначительные его силы. Потому в XIII и XIV столетиях, когда княжества: Владимирское и потом Московское — с одной стороны, и Литовско-Полоцкое — с другой, усилившись до значительных размеров, устремились к собиранию русских земель, Смоленское княжество не обладало достаточными средствами для того, /723/ чтобы противодействовать давлению, направленному на него с двух сторон; слабое среди двух сильных соперников, оно старается спасти свою самостоятельность, прибегая поочередно к союзу и помощи одного из двух соседей, но за помощь эту оно должно становиться в положение все более и более; зависимое по отношению к покровительствующему в данное время соседу. Очевидно затруднительная, но неизбежная для Смоленска, дилемма должна была привести это княжение к подчинению великим князьям московским или литовским. Оба названные правительства понимали неизбежность этого исхода и старались каждый склонить его в свою пользу. Ольгерд по отношению к Смоленску постоянно стремится занять положение покровителя и вместе с тем требует от смоленских князей поддержки во всех столкновениях с Великим княжеством Московским и, таким образом, низводит их на степень зависимых от Литвы, сподручных князей. Еще в 1341 году Ольгерд предпринимал поход с целью возвратить в пользу смоленского князя Ивана Александровича Можайск, отторгнутый от Смоленской области еще Юрием Даниловичем московским. В свою очередь, в 1348 году смоленская рать ходила помогать литовцам против крестоносцев и принимала участие в битве на р. Страве, В 1352 году Ольгерд опять оказал Смоленску важную услугу: великий князь Симеон Иванович, «собравше силу многу, поиде ратью к Смоленску»; но на границе смоленских владений, у Вышгорода на Протве, его встретило литовское посольство; содержание переговоров не сохранилось в летописях, которые передают только общий иx результат: Симеон Иванович, «не оставя слова Ольгердова, мир взя и отпусти послы с миром»; затем уже он подтвердил условия договора со смольнянами, которых посольство встретило его на берегах Угры. Из рассказа этого ясно, что Ольгерд, охраняя смоленские интересы, относился к Смоленскому княжеству как к области, находившейся от него в зависимости: мирный договор заключили с великим князем московским послы литовские, смоленскому же посольству пришлось принять его условия и, вероятно, установить только окончательное решение по частным вопросам. Такими отношениями не мог не тяготиться князь смоленский, Иван Александрович, и потому в 1355 году у него вышли недоразумения с Ольгердом; последний, под предлогом защиты смоленских владений со стороны Москвы, занял литовским гарнизоном город Ржеву, лежавший на границе смоленских владений с московскими и тверскими, очевидно, с целью затруднить непосредственные сношения смоленского князя с Москвой и Тверью. Вероятно, Иван Александрович протестовал против этого факта, потому что в том же году осенью Ольгерд «воевал Смоленск» и взял /724/ в плен его племянника, князя Василия. В 1357 году «рать тверская и можайская» изгнала из Ржевы литовский гарнизон; вероятно, это случилось по просьбе и с участием смольнян, которые в следующем году отправились сами в поход против Литвы с целью возвратить к своему княжению город Бельчу, отторгнутый уже литовцами. Но в следующем году смольняне поплатились за эти неприязненные действия: Ольгерд вступил в пределы Смоленского княжества, взял город Мстиславль и присоединил его к своим владениям; в то же время Андрей Ольгердович полоцкий осадил Ржеву, овладел этим городом и посадил в нем своих наместников. Город этот был тщательно укреплен, и в 1359 году сам Ольгерд приезжал «Ржевы смотрети». Из Ржевы Андрей полоцкий стал теснить смольнян с северо-востока и отнимать соседние со Ржевою пригороды ¹, между тем как Ольгерд, успевший уже овладеть Брянском и Северщиною, угрожал Смоленской области вдоль всей южной и западной ее границы. Неудивительно потому, что наследник Ивана Александровича, Святослав Иванович (1358 — 1386) становится в положение совершенно зависимое от великого князя литовского. В 1368, 1370 и 1372 годах он принужден «со всею силою Смоленскою» сопровождать Ольгерда во время его походов на Москву и посылать смоленскую рать, в случае надобности, в помощь Литве против крестоносцев. Малейшее уклонение смоленского князя от этой зависимости ведет к тяжелым репрессиям со стороны Ольгерда. Так, когда в 1374 году один из удельных смоленских князей, Иван Васильевич, присоединился к походу великого князя московского на Тверь, то Ольгерд немедленно вступил в смоленскую территорию, «глаголя: почто есте ходили воевати князя Михайла»? — он сильно опустошил Смоленскую область, разорял пригороды и увел в полон многих жителей. Попытки москвичей противодействовать литовскому влиянию на Смоленск имели мало успеха; в 1368 году они «повоевали» часть Смоленской области, а в 1375-м рать, посланная Дмитрием Ивановичем, осаждала Ржеву, сожгла посад, но не могла взять города. Таким образом, Смоленск остался в полной зависимости от великого князя литовского, и ясно было, что приближалось время падения самобытности этого русского удела и присоединения его к Литовскому государству.

¹ «1367 князь Андрей Ольгердович Полоцкий воевал Хорвач да Родню».

Такая участь постигла между тем другой значительный русский удел, примыкавший к Смоленскому — именно, княжение Брянское. Брянск, самый значительный город в земле вятичей, вместе с этой землей в конце XI столетия вошел в /725/ состав Черниговского княжения; в половине XIII столетия, вследствие дробления северских уделов, монгольского разорения и неудачной борьбы черниговских и северских князей за Киев и Галич, значение южных и восточных уделов Черниговского княжения падает; старые города — Чернигов и Новгород-Северский — отодвигаются на второй план, между тем усиливаются и приобретают значение первенствующих городов бывшие пригороды; Муром и затем Рязань, выделившиеся из Черниговского княжения, становятся центрами вновь возникших самостоятельных и сильных княжеств; в оставшейся затем области Черниговского княжения первенствующее значение получает самый северный из пригородов — Брянск, к которому тянет вся Северская земля, подобно тому, как раньше Вятичская земля тянула к Чернигову. Княживший в Брянске в третьей четверти XIII столетия князь Роман Михайлович признавался главой в роде Святославичей; князь этот успешно отражал нападения Мендовга и его преемников на свою область, пытался овладеть Смоленским княжеством, состоял в тесном союзе и родстве с могущественными в то время Романовичами галицко-волынскими, и в Орде признавался в качестве представителя земель Северских. Со времени Романа Михайловича значение, приобретенное Брянском, обращает на это княжение внимание летописцев, которые потому и заносят в летописи более важные события, касающиеся судьбы Брянского княжества, умалчивая почти совершенно о судьбе других городов и уделов Черниговского и Северского княжений. Судя, впрочем, по немногочисленным фактам, сообщенным летописцами, можно полагать, что возвышение Брянска было только внешнее, случайное и не опиралось на внутреннюю земскую силу; в Брянске продолжалось то внутреннее неустройство и неустановленность общественных отношений, которые были причиной ослабления многих других русских земель; постоянно встречаем известия о внутренней борьбе между соискателями княжеского стола, прибегающими по временам к помощи ханов для поддержания своих прав — с одной стороны, и о борьбе между князьями и общиной — с другой. Так, в 1310 году за Брянское княжение спорили Святослав Глебович с племянником Василием; община поддерживала Святослава, Василий же опирался на помощь татар; когда последний с татарской ратью подошел к городу, то Святослав вышел храбро навстречу врагам, полагаясь на сочувствие граждан: «Брянцы мя не пустят, — говорил он, — хотят за меня главы свои сложити». Но во время битвы брянцы «крамольницы суще» выдали князя; они побросали, оружие и стяги и бежали в город, князь был убит в битве. В 1339 — 1341 годах между князем Глебом Святосла-/726/вичем и брянской общиной происходила упорная борьба, в течение которой и убит был на вече князь Глеб ¹. Затем произошли в Брянске смуты, подробности которых не сохранились отчетливо в летописях; но из неясного летописного рассказа видно, что смутами этими успел воспользоваться Ольгерд для того, чтобы подчинить себе Брянск и тянувшую к нему территорию. Под 1355 годом летопись говорит, что Ольгерд «воевал Брянск» и, затем, сообщает следующее известие: «Того же лета князь Василей прийде из Орды от царя с пожалованием и сяде на княжении в Брянске, и мало время пребыв, тамо и преставился. И бысть в Брянске мятеж от лихих людей и замятия велия и опустение града; и потом нача обладати Брянском князь Литовский». Этот неясный, лишенный подробностей рассказ составляет единственное Летописное свидетельство о присоединении Брянского удела к Великому княжеству Литовскому; по последовавшим фактам можно заключить, что вслед за Брянском Ольгерду подчинились и многочисленные уделы, на которые распадалось Черниговско-Северское княжение; вероятно, после падения Брянска многие удельные князья Северщины добровольно признали над собой власть Ольгерда, и потому в последующее время многие представители княжеского черниговского рода — князья Новосильские, Одоевские, Воротынские, Белевские и т. д. — продолжают княжить в своих уделах под верховной властью великих князей литовских. Те же области, которые поступили в непосредственное владение Ольгерда, он разделил на три удела, которые распределил между членами своего семейства: Дмитрию Ольгердовичу старшему достался Чернигов и Трубчевск; другой Дмитрий — Корибут Ольгердович младший — получил Брянск и Новгород-Северский; наконец, племянник Ольгерда — Патрикий Наримунтович упоминается в качестве князя Стародуба-Северского ².

¹ «1339 злые крамольники сошедшеся вечем Брянцы, убиша своего князя Глеба Святославича». «1341 убиен бысть князь Глеб Святославич Брянский от своих Брянцев клятых, декабря 6, в Николин день».

² Дмитрий Ольгердович старший, во время похода на Северщину Дмитрия Ивановича Донского в 1379 году, сдал ему Трубчевск и переехал в Москву. Дмитрий Корибут владел Брянском и Новгородом-Северским до 1393 года, в котором был лишен удела Витовтом: русские известия называют, его «Дмитрий князь Брянский»; на семи, дошедших до нас, документах он подписался: «Coributh dux Nowogrodensis». В инвентаре королевского архива Кромера он назван: «Demetrius Coribut dux Lithuaniae».

В помяннике Антониевского Любечского монастыря сохранилось следующее упоминание о первых князьях Гедыминова рода, бывших в Северщине:

«№ 40. Князя Патрикия Давидовича (Наримунт носил в крещении два имени: Глеб и Давид) Стародубского, приимшаго ангельский образ, и княгиню его Елену, и сына их кн. Иоанна». /727/

«№ 48. Вел. князя Дмитрия Черниговского и брата его князя Иоанна, вел. кн. Скиргайла».

«№ 53. Дмитрия Ольгердовича, и княгиню его Анну, и сынов их: кн. Михайла, кн. Иоанна».

В стремлении к объединению русских земель под своей властью Ольгерд во всех указанных случаях шел навстречу таким же стремлениям великих князей московских; столкновение между двумя великими княжествами было потому неизбежно, хотя обе стороны и не были долго расположены к враждебным друг к другу отношениям и старались, не вступая з открытую борьбу, ограничиться усилиями к утверждению своего авторитета в спорных русских областях. В таком положении находились взаимные отношения обоих государств во все время княжений Симеона и Ивана Ивановичей; несмотря на многочисленные случаи, подававшие повод к открытой борьбе с Литвой, великие князья московские уклонялись от нее: ни соперничество по поводу отношений к Пскову и Новгороду, ни поход Ольгерда на Можайск, ни заступничество его за смоленского князя, ни бегство Явнутия в Москву, ни даже занятие Брянска — не послужили причиной к разрыву дружелюбных, по-видимому, отношений между Москвой и Литвой; точно так же не повело к разрыву и новое обстоятельство, более серьезное, возникшее в 1349 году: Ольгерд отправил посольство в Орду, к хану Джанибеку, с намерением заключить с ним союз; по сведениям, дошедшим к великому князю Симеону, договор этот должен был клониться ко вреду Великого княжества Московского; чтобы противодействовать литовским послам, Симеон Иванович отправил в Орду свое посольство: боярина Федора Глебовича со товарищи; влияние московских послов осилило в Орде предложения литовцев; послы представили хану, что Ольгерд неоднократно ходил войной на его «улусы» и попленил их, что ныне хочет поменять ханский же улус — Великое княжество Московское, а потом, укрепившись, станет «противен хану». Джанибек убедился этими доводами «и разгневался яростью зело яко огонь»; он арестовал литовских послов — Кориата Гедыминовича, Симеона, князя свислоцкого, какого-то князя Михаила и боярина Айкшу — и выдал их великому князю Симеону ¹.

¹ Летописи: Никоновская, т. III, с. 187; Относительно послов литовских, Стадницкий полагает, что Кориат и Михаил — два имени одного и того же лица. Хотя по другим источникам действительно известно, что Кориат в крещении носил имя Михаила, тем не менее в данном случае летописи ясно указывают двух князей: «князя Михаила да Кориата» (Супрасльская), «Корията да Михаила» (Воскресенская). Из числа современных литовских князей имя Михаила носили: один из сыновей Явнутия и старший сын Андрея Ольгердовича полоцкого. /728/

Неудачный исход посольства в Орду заставил Ольгерда возобновить дружелюбные сношения с Москвой. В 1330 году Ольгерд «присла в Москву к великому князю Симеону послы своя со многими дары, и с честью великою, и с челобитием, прося мира и живота братии своей». Предложение было принято Симеоном Ивановичем, и пленные литовские князья получили свободу: притом «великий князь возъем на многа лета мир», который был скреплен двойным брачным союзом: племянница Симеона Ивановича, дочь князя Константина ростовского, отдана была в замужество за Любарта Гедыминовича, Ольгерд же женился на своячнице великого князя — княжне Ульяне Александровне тверской. С этого времени между обоими государствами установились мирные отношения, которые были нарушены только восемнадцать лет спустя, в княжение Дмитрия Ивановича, вследствие столкновения его с Ольгердом по поводу усобиц, возникших в Тверском княжестве.

В Твери еще в 1357 году заспорили: кашинский князь Василий Михайлович с племянником Всеволодом Александровичем холмским; первому из них покровительствовал великий князь московский, второй искал помощи у шурина Ольгерда. Опираясь на выхлопотанный Симеоном Ивановичем ханский ярлык, Василий лишил было Всеволода волости, но в 1360 году «Литва приходиша ратью на тверские волости» и Василий должен был возвратить удел племяннику. В 1366 году распря в Твери вспыхнула с новой силой: тот же Василий Михайлович начал спор с братом Всеволода — Михаилом Александровичем, князем микулинским, как за Великое княжение Тверское, так и за Городецкий удел, отказанный Михаилу по завещанию одного из родственников. В 1367 году Василий с московской помощью разорял и полонил волости противника и осаждал Тверь; Михаил, между тем, с помощью Ольгерда, пошел ратью на Кашин. Затем князья заключили перемирие и в начале следующего года решили покончить спор судом. На суд они вызваны были «любовно» в Москву Дмитрием Ивановичем и митрополитом Алексеем. Но на третий день после приезда Михаил Александрович и сопровождавшие его бояре были арестованы и заточены. Дмитрий Иванович заставил тверского князя отказаться от Городца и, взяв с него крестное целование, отпустил домой только благодаря приезду в Москву ордынских царевичей. Вслед за тем умер Василий Михайлович и Великое княжение Тверское досталось бесспорно на долю Михаила; опасаясь усиления обиженного им князя, Дмитрий послал сильную рать против Твери, и Михаил. Александрович должен был отправиться в Литву просить помощи. В ноябре 1368 года Ольгерд явился с сильным войском /729/ в пределы Великого княжества Московского, с ним, кроме Кейстута и других князей литовских, был Михаил тверской и рать смоленская; литовцы и их союзники стали опустошать пограничные волости, подвигаясь вглубь страны. Нападение это было подготовлено, по обычаю Ольгерда, совершенно тайно и застало москвичей врасплох; Дмитрий Иванович поспешил разослать гонцов по областям созывать рать, но в Москву успели собраться ополчения только ближайших к ней волостей: московское, коломенское и дмитровское; ополчения эти и отправлены были, в качестве сторожевого полка, с целью задержать движение Ольгерда, пока успеет прийти рать из более отдаленных областей. Но мера эта была принята слишком поздно; Ольгерд разбил в отдельных стычках попадавшиеся ему навстречу отряды; в них пали удельные князья Семен Крапива стародубский и Константин Оболенский; затем, на берегах реки Тростни, поражен был наголову и сторожевой полк; начальствовавшие им воеводы Дмитрий Минин и Акинф Шуба погибли в битве. Узнав от пленных о том, что великий князь находится в Москве и еще поджидает войска, Ольгерд быстро направился к столице. Дмитрий Иванович сжег посад и затворился в Кремле; Ольгерд простоял трое суток у стен Кремля и, не попытавшись взять его, отступил; на обратном пути литовское войско страшно разорило Московскую область; Ольгерд «остаток посада (Московского) пожже, и монастыри, и церкви, и волости, и села попали, а христианы изсече, а ины в полон поведе, иже не успели разбежатися, имение же их пограби, и скотину всю с собою отгнаша... Се же первое зло от Литвы створися окаянно и всегубительно». Последствием этого похода было временное отстранение влияния Дмитрия Ивановича на тверские дела: он возвратил Михаилу Городец и отказался от заступничества за его племянника, князя Еремея Константиновича. Конечно, временная неудача не могла изменить основного направления политики великого князя московского; собравшись с силами, он возобновил в 1370 году военные действия против Твери; «сложив целование великому князю Михаилу Александровичу», Дмитрий стал опустошать Тверскую область, взял и разорил города Микулин и Зубцов и увел большой полон в Москву. На выручку Твери вторично пришел Ольгерд. Вместе с Кейстутом, Михаилом тверским и Святославом смоленским он безуспешно осаждал в течение трех дней Волок-Ламский, затем союзники направились к Москве; попленив окрестности, 6 декабря они обложили самый город; но на этот раз Дмитрий Иванович был лучше приготовлен к защите; между тем как он в течение восьми дней отсиживался в Кремле, сильная рать московская и рязанская собиралась у Перемышля; узнав об /730/ этом, Ольгерд поспешил заключить перемирие сроком на полгода и отступил в свои владения. Тверское дело осталось нерешенным и Михаил Александрович должен был изыскивать новые средства для продолжения борьбы; еще до истечения срока перемирия, заключенного Ольгердом, он отправился в Орду и выхлопотал для себя ярлык на Владимирское княжение; таким образом он возобновлял старый спор Твери с Москвой за первенство в Восточной Руси; но теперь силы соперников были слишком неравномерны для того, чтобы борьба за Владимирское княжение могла иметь серьезное значение; возобновление этого вопроса могло только ухудшить и без того стесненное положение Тверского княжества. Узнав О случившемся, Дмитрий Иванович отправился, в свою очередь, в Орду; располагая значительными денежными средствами, он задобрил подарками хана, его жен и советников, и успел получить для себя новый ярлык на Владимирское княжение; тверскому князю оставалось для предстоящей борьбы обратиться опять за помощью в Литву. Действительно, в 1372 году рать литовская под начальством: Кейстута, Витовта, Андрея Полоцкого и других литовских князей, явилась на помощь Михаилу. Союзники разорили Переяславль и Кашин и взяли окуп с этих городов; кашинский князь, союзник Дмитрия, должен был целовать крест Михаилу; затем последний овладел городами: Мологою, Угличем, Бежецким Верхом, Дмитровском, Кистмою и Торжком, в борьбе за который он нанес чувствительное поражение новгородцам. Но эти успехи тверского князя были непродолжительны; Дмитрий Иванович, покончив войну с Рязанью, двинулся на Тверь; навстречу ему пошел Михаил Александрович с тверичами и Ольгерд с литвой, смольниками и брянцами. Союзники встретили московскую рать у Любутска и, после неудачной для литовцев стычки передовых отрядов, оба войска простояли несколько дней друг против друга, разделенные глубоким оврагом; не решаясь вступить в битву, Ольгерд и Дмитрий начали переговоры и заключили перемирие, в силу условий которого Михаил Александрович должен был возвратить великому князю московскому все города, занятые в его отчине, и отозвать из них своих наместников; в случае, если бы он во время перемирия возобновил войну, то Ольгерд не должен за него вступаться; наконец, все жалобы на тверского князя должны быть решены судом ханским. Таким образом, влияние Литвы на решение участи Тверского княжества оказалось несостоятельным; энергичное сопротивление Михаила Александровича и помощь, оказанная ему Ольгердом, отодвинули, может быть, только на столетие падение самостоятельности Твери, но снасти ее не могли. Последняя попытка Михаила Александрови-/731/ча возобновить спор с Москвой в 1374 — 1375 годах, кончилась полным его поражением и поставила Тверское княжество в совершенную зависимость от великого князя московского, В это время, поддавшись советам бояр, перебежавших из Москвы в Тверь, князь Михаил выхлопотал вновь в Орде ярлык на Владимирское княжение и, заручившись обещанием помощи из Литвы, объявил войну Дмитрию Ивановичу; последний собрал все силы своего княжества, призвал всех сподручных князей и новгородское ополчение и занял всю Тверскую область; все пригороды были взять! москвичами, волости разорены и Михаил Александрович осажден в Твери. Пять недель храбро защищал он свой стольный город, но не дождался ниоткуда помощи; отряд литовский приблизился было к Твери, но, убоявшись численности врагов, поспешно возвратился домой. Михаил принужден был просить мира, который и состоялся на следующих условиях: Михаил Александрович признал себя «младшим братом» великого князя московского, то есть стал к нему в то положение, в каком находились удельные князья к великому князю; он обязался «сложити целование с Ольгердом» и вообще с литовскими князьями, в случае же нападения с их стороны, он должен искать защиты у Дмитрия Ивановича; в случае войны последнего с Литвой, тверской князь должен ему помогать; он принял обязательство не посягать на Торжок и вообще на земли Великого Новгорода, не искать Владимирского княжения и не принимать его от хана и, вообще, по отношению к Орде поддерживать образ действий великого князя московского. Сверх того, Кашинский удел признан был независимым от Твери.

Таким образом, в княжение Ольгерда соперничество Литвы с Москвой в их взаимном стремлении к подчинению себе русских земель, лежавших вдоль восточной границы Великого княжества Литовского, в Новгороде и Пскове склонялось более в пользу великих князей московских, в Твери завершилось полным торжеством Москвы, в Смоленске, напротив того, утвердилось преобладающим образом влияние литовское и, наконец, Брянск и Северщина совершенно подчинились власти Ольгерда и были присоединены к его владениям.

Гораздо более обширны и легки были приобретения Ольгерда в южнорусских областях. Земли Киевская и Подольская находились тогда еще в зависимости, по крайней мере номинальной, от ханов Золотой Орды, но в половине XIV столетия Ордынское царство не имело уже достаточных сил для того, чтобы охранять свои владения, лежавшие далеко на западе; в это время в Золотой Орде заметны признаки крайнего внутреннего ослабления и разложения этого государства на составные части. Многочисленные соискатели ханского пре-/732/стола производят в Орде беспрестанные смуты; так, в течение только пяти лет (1357 — 1362) шесть ханов: Джанибек, Бердибек, Кулпа, Неврус, Ходырь и Темир-Ходжа быстро и насильственно сменяют друг друга; иногда появляется несколько ханов зараз, и они ведут между собой упорную борьбу за власть; так, в 1362 году Орда распалась между двумя ханами-соперниками: Абдуллом и Мюридом. Личное честолюбие претендентов на ханскую власть находит точку опоры во внутреннем складе Орды; полукочевые и кочевые народы, по большей части тюркского племени, покоренные некогда Чингисханом и его наследниками, частью обложенные данью, частью же привлеченные к участию в походах монголов, стремятся освободиться от их владычества; господствовавшая над ними Монгольская орда, в свою очередь, разлагается на составные части: отдельные поколения и начальствовавшие над ними роды вступают в соперничество и тянут врозь, представители этих родов, помимо многочисленных потомков Чингисхана, посягают на первенство в Орде и на ханскую власть. Вассальные владетели областей и управлявшие ими темники стремятся к самостоятельности и к образованию независимых мелких ханств из клочков Золотоордынского царства. По мере ослабления центральной власти, в половине XIV столетия, появляются независимые татарские или туземные князья в различных улусах: на берегах Арала и Яика, в Камской Болгарии, в земле Мордовской и т. п. То же явление должно было случиться и в самых отдаленных западных улусах: в землях Подольской и Киевской.

Киевское княжество после Батыева нашествия находилось на той степени зависимости от Орды, на которой стояли и другие подчиненные монголам русские княжества. Вследствие скудости летописных известий о Киеве с половины XIII по половину XIV столетия, невозможно указать подробностей быта Киевской земли в этот промежуток времени; известно только, что Киев остался под управлением русских князей, получавших ярлыки из Орды на это княжение; из нескольких указаний знаем, что такие ярлыки получали по временам и Святославичи черниговские и Всеволодовичи владимиро-залесские ¹.

¹ Густинская летопись, сообщая более других подробности о судьбе Киева после Батыева нашествия, говорит, что Батый в 1243 году, утверждая Ярослава Всеволодовича великим князем владимирским, поставил его вместе и князем киевским. Под 1245 г. та же летопись называет Михаила Всеволодовича князем черниговским и киевским. Под 1252 г. она рассказывает, что Сартак дал княжение «Русское и Московское» Александру Ярославовичу и т. д.

Выше уже было указано, что в 1331 году Киевом /733/ управлял князь Федор, находившийся в зависимости от татарского баскака, но мы не имеем указания, к какой ветви княжеского рода он принадлежал.

В совершенно иных отношениях к Орде находилась земля Подольская, которая и в домонгольское время занимала исключительное положение среди других русских областей. Территория эта — заселенная племенами угличей и тиверцев, в достоверно известное исторически время не входила в состав земель, принадлежавших великим князьям киевским ¹: ни в рассказе летописи о распределении уделов между сыновьями Владимира святого, ни в позднейшем рассказе об удельном времени до половины XII столетия, мы не встречаем упоминаний о поднестрянской области, которая, очевидно, находилась вне владений, распавшихся на уделы между потомками Владимира Св. Только с половины XII столетия, после того как усилились галицкие князья, часть Поднестровия вошла в состав их владений, под именем Понизия, в противоположность нагорной Галицкой стране. Впрочем, Галичу принадлежала только незначительная часть позднейшего Подолия: из рассказа о походе Ивана Берладника в 1159 году мы знаем, что пограничным галицким городом в Понизии была Ушица, кроме нее летопись упоминает еще в Понизии города: Микулин на Серете, Бакоту, Калюс и Кучельмин на Днестре и Каменец. Из указаний этих видно, что незначительная полоса у Днестра, между его притоками: Сёретом и Ушицею ², составляла юго-восточную Галицкую Украину.

¹ Общепринятое мнение о подчинении уличей и тиверцев с IX века великим князьям киевским, опирается на весьма шатком основании. Кроме известияо походе Свенельда на Улицкий Пересечин, записанного только в весьма позднем летописном своде и не свидетельствующего об окончательном присоединении уличей и тиверцев к Киевскому государству, мы встречаем в летописи только два намека об этих племенах. Под 885 г. сказано: «Олег со уличи и тиверцы имеше рать», но не указан исход этой рати; а под 907 годом, при описании похода Олега на Царьград, перечень сопровождавших его народов заключается словами: «и Тиверцы, иже суть толковины». Покойный В. И. Григорович объяснил слово «толковин» значением: помощник, союзник; таким образом, последний летописный текст свидетельствует скорее о самостоятельности, чем о подчинении тиверцев Олегу.

² Река Ушица в летописи ясно указана как граница Галицкого княжества. В 1229 г. Даниил «собрав землю Галичскую... собра от Боброкы, даже и до рекы Ушице и Прута».

Притом заметно, что область, примкнувшая позже других к галицким владениям, не успела сплотиться с ними и представляла удобную почву для попыток к обособлению; в 1159 году Иван Берладник пытался овладеть ею и встречен был сочувствием жителей: «смерды скачут через заборола к Иванови», говорит летопись при опи-/734/сании осады Ушицы. В 1226 году Мстислав Удалой, уступив Галич Андрею венгерскому, отторгнул от него Понизье и образовал из него отдельный для себя удел. В 1240 году Бакоту, важнейший город Понизья, занял боярин Доброслав, вокняжился в ней и «все Понизье прия». Из фактов этих явствует, что власть галицких князей была непрочна и в той небольшой полосе Понизья, которая им принадлежала; но гораздо большая часть Поднестровия: от устья Ушицы в Днестр, до устья Днестра в море, не принадлежала ни галицким, ни каким бы то ни было другим удельным князьям. Вероятно, основание обширного княжения в этой степной полосе, сопредельной с кочевниками, имел в виду Мстислав Удалой, обособляя Понизье и Поросье в отдельный удел; но последовавшая вскоре затем его кончина (1228) положила предел существованию отдельного Понизового удела. Даниил Романович обратил, в свою очередь, внимание на значение Понизья: он изгнал из него Доброслава, выдержал за его обладание борьбу с Ростиславом Михайловичем и с болоховскими князьями и ездил нарочито «до Бакоты и Калюся, хотя уставити землю»; но установлению этому помешало монгольское нашествие. По отношению к монголам и галицкое, и свободное Понизье заняли то исключительное положение, в которое стали многие другие, сопредельные с ним земли, лежавшие вдоль восточной границы Галицко-Володимирских владений, желавшие избавиться при помощи Орды от господства галицких князей. Жители земли Болоховской, города, лежавшие по Тетереву, волости городов: Звягля, Городка и Семоця, Белобережцы и Чернятинцы — подчинились добровольно монголам и стали в прямую от них зависимость, уклоняясь от подчинения галицким князьям; летопись называет эти области: «городы, сидящие за татары» или «люди татарские» и прибавляет, что Даниил Романович, желая подчинить их своей власти, должен был «воздвигнуть рать противу татарам». В числе земель, ставших в такое положение к Орде, летопись ясно указывает и Побожье, т. е. свободную часть Понизья, лежавшую в бассейне Южного Буга ¹.

¹ «1241. Дания попленил землю Болоховскую и пожег, оставили бо их татарове, да им орют пшеницю и проса; Данил же на не большую вражду держа, яко от татар большую надежду имеаху». «1257. Данил воздвиже рать противу татаром... взя Межибожье, потом же воевахуть людье Данилови же и Василькови Болохов, а Лвови Побожье и люди татарскыя. Весне же бывши, посла сына своего Шварна на Городок и на Семоць, и на все городы и взя Городок, и Семоць, и все городы, седящия за татары: Городеск и по Тетереви до Жидачева. Взвягляне же соглаша Шварном; поемше тивуна, не вдаша ему тивунити; Шварно же приде, поймав городы вся, и по нем при-/735/доша Белобережце и Чарнятинцы, и вси Болоховци к Данилу». Подробности отношений Галича к указанным местностям см. в сочин. И. Дашкевича «Болоховская земля» (Труды 3-го археол. съезда. Т. II. С. 69 — 139).

Но и та часть Понизья, которая раньше принадлежала галицким князьям, теперь отложилась от них и подчинилась татарам. Когда в Галицком Понизьи появились монголы, некто Милей «приложися к ним» и подчинил Орде главный город этой области — Бакоту; он признан был монголами правителем страны на правах равных с ордынскими баскаками. В 1255 году Лев Данилович ходил на него войной и захватил Милея в плен; Даниил отпустил его затем на волю, взяв обещание в признании своей власти; но при первом появлении монголов Милей «створи лесть и предасть паки татарам Бакоту» ¹. Таким образом, власть ханов утвердилась в Понизьи, образовавшем обширный улус, известный с XIV столетия под новым именем Подолия ². Завладев страной, монголы обложили жителей данью, сбором которой, за отсутствием князей, заведывали представители волостей — атаманы; последние отдавали дань приезжавшим за сбором баскакам ³.

¹ «В таже лета, приехаша татаре ко Бакоте, и приложися Милей к ним, Данилови же... посла сына Лва на Бакоту, посла Лев дворьского перед собою; изъехавше, яша Милея баскака, и приведе Лев Милея отцю си, и бысть паки Бакота королева отца его; потому же, сдумав со сыном, и отпусти и, а поручник бысть Лев, яко верну ему быти; и паки, приехавшим татаром, и створи льсть и предасть ю паки татаром, Бакоту».

² Название Подолие заменило однозначущее старинное имя Понизье во время татарского господства в этой стране. Летописи, сохранившие рассказ о поводе Ольгерда, называют уже завоеванную им область Подолием. Название это встречается и в древнейшем документе, дошедшем до нас из времен литовского господства: в грамоте, данной Александром Кориятовичем Смотричскому доминиканскому монастырю в 1375 году, сказано: «Мы, князь Александр Кориятович, князь и господар Подольской земли».

³ «А от них (ханов) положены были на Подоли атаманы, которые вси доходы заведали, а к ним приезджали баскаки татарские, и в тых атаманов беручи дани, к Орде воживали».

Притом, ордынские власти потребовали, вероятно, разрушения укреплений в понизовских городах, ибо летопись, упоминая о стране в XIV столетии, говорит: «и тогды в Подольской земли не был ни один город, ни деревом рубленый, ни каменем будованный»; но старые городские и сельские поселения оставались на месте; по крайней мере, те из них, которые упоминаются в летописи в домонгольское время: Каменец, Калюс, Микулин, Ушица, Бакота, встречаются и во время литовского господства в крае; в последнем из них, по сохранившемуся в летописи сведению, уцелел даже древний монастырь. Верховная власть над страной находилась в руках ордынских темников, кочевья которых расположились, вероятно, в степной полосе Подолия, к югу от рек: Ягорлыка, /736/ Синюхи и Тясьмина ¹. Из дошедших до нас летописных сведений можно заключать, что та часть Орды, которая кочевала в Южном Подолии, оставалась в ней бессменно и не меняла своих кочевий с другими ордынскими коленами; власть темников, начальствовавших в этой Орде, была наследственна, по крайней мере литовские летописи называют татарских владетелей Подолия, современных Ольгерду, «отчичами и дедичами Подольской земли». По-видимому, отношения Орды к славянским жителям Подолия сложились в не особенно тягостные для последних формы, и даже татары подверглись значительному бытовому и культурному влиянию со стороны подвластного им населения. Стрыйковский, путешествовавший 200 лет спустя по берегам Дуная, встретил на Добрудже и около Силистрии татарское оседлое и земледельческое население, большинство которого говорило еще на славянском языке, татары эти указывали как на причину своих бытовых особенностей, на то обстоятельство, что предки их жили некогда долго в Подолии, откуда изгнаны были на Добруджу литовцами. Одного из ханов, побежденных Ольгердом, называли Дмитрий, что дает повод предполагать, что он принял крещение ².

Вероятно, в половине XIV столетия Подольская Орда, вследствие общего ослабления Золотоордынского царства, отложилась от него; по крайней мере, немногочисленные, дошедшие до нас, летописные указания говорят о татарских начальниках Подолия как о независимых владетелях; изгнание их Ольгердом не повлекло за собой, по крайней мере в Первое время, столкновения Литвы с Золотой Ордой и передаётся летописцами как событие, имевшее только местное значение. Задолго еще до завоевания Подолия Ольгерд находился в сношениях с татарскими князьями, управлявшими этой страной; между тем как попытка его вступить в союз с Золотой Ордой окончилась в 1349 году, как выше было указано, совершенной неудачей, мы встречаем свидетельства о том, что в то же время, среди борьбы с Польшей за Волынь, он пользовался помощью татар.

¹ Только южнее этой границы большинство рек, урочищ и древних поселений носит татарские названия, встречающиеся только в виде исключения к северу от этой полосы.

² Трудно полагать, чтобы имя это явилось вследствие ошибки или извращения при переписке летописи; оно повторено в тождественной форме Дмитрей и в летописях, изданных Нарбутом и Даниловичем, и в рукописных вариантах их: Познанском и Поречском и у Стрыйковского, пользовавшегося еще в XV столетии списками тех же рукописей, и, наконец, в Густинской летописи.

Эти татарские союзники Ольгерда, /737/ действовавшие наперекор политике хана Золотой Орды, могли быть только владетели ближайшего к Польше, вероятно, уже тогда самостоятельного, Подольского улуса; предположение это тем более правдоподобно, что для подольских татар война Литвы с Польшей за галицкое наследие не была безразлична: если Ольгерд в этой борьбе отстаивал права Любарта на Волынь и Галич, то подольские татарские владетели были не менее заинтересованы, так как польский король заявлял претензии и на Подольскую землю, как на бывший Галицкий удел; естественно потому они должны были вступить в союз с Ольгердом и помогать ему в войне с поляками. Действительно, под 1351 годом находим известие о том, что Ольгерд заключил союз с татарами, передал в их власть Подолие, которое польский король считал своим владением, и вместе с ними ходил опустошать занятые уже Казимиром галицко-русские земли: Львовскую, Белзскую и Холмскую ¹. В следующем году татары опять, вследствие приглашения Ольгерда, опустошили Люблинскую землю. В 1356 году Казимир должен был отправить посольство к татарским владетелям и задобрять их подарками, чтобы отвлечь от союза с Литвой; в письме к магистру крестоносцев он утверждает, что на предложения его склонились семь татарских князей и обещали ему помощь против Литвы. Это непостоянство татар подало, вероятно, Ольгерду повод к войне, результатом которой было присоединение Подолии к Великому княжеству Литовскому. Весьма мало подробностей этой борьбы сохранилось в источниках: мы знаем только, что в 1362 году Ольгерд одержал решительную победу над тремя татарскими князьями: Кутлубугою, Хаджибеем и Дмитреем на берегах реки Синие Воды. Остатки разбитой им Орды удалились частью в Крым, частью на Добруджу, и Подолие перешло под власть литовцев ².

¹ В булле папы Климента XI (от 14 марта 1351 г.) сказано: «Король неверных подчинил своей власти земли Руси, на которых уже было установлено 7 епископий со своим митрополитом, и татары, заключив союз с литвинами, беспрерывно наезжают на упомянутые земли». Кромер говорит: «В то же время, татары, призванные Ольгердом, опустошили Нижнюю Русь, которая называется Подолией, и которая уже находилась в подчинении короля Казимира». Подробности о походе 1351 г. у Длугоша.

² Синие воды — ныне Синюха, приток Буга, составляющий теперь границу губерний: Киевской и Херсонской. Имя татарского князя Хаджибей указывает, может быть, на подвластную ему местность в Подолии: на месте нынешней Одессы существовала до конца XVIII столетия укрепленная татарская гавань — Хаджибей; из нее в 1415 году Ягайло снабжал хлебом Константинополь, осажденный турками. В 1382 г. Кутлубуга был «начальником Крымской области», как видно из ярлыка Тохтамыша. Относительно времени похода Ольгерда на Подолие, мы последовали указаниям летописей Густинской и Никоновской, как единственно возможным. Летопись, /738/ изданная Даниловичем, не пометила года этого события; летопись Быховца относит его к 1351 году, но хронология всей летописи совершенно произвольна и случайна, в данном случае противоречит выше приведенным свидетельствам других источников. Наконец, Стрыйковский относит битву на Синих Водах к 1331 году, между тем как сам же, рассказывая события, предшествовавшие этой битве и послужившие поводом к ней, помечает их 1357—1361 годами.

Страна эта обнимала в то время обширное пространство, в состав которого входили, если оставить в стороне указания неясные и сбивчивые, следующие земли: вся левая половина бассейна Днестра, от устья в него реки Серета до моря; весь бассейн Южного Буга и нижняя часть водоема Днепра на правом берегу этой реки, от устья в него реки Роси до моря ¹.

¹ До конца XVI столетия под именем Подолия разумели всю указанную территорию. По свидетельству Гильбера де Ляннуа, в начале XV столетия каменецкий староста Гедыголд управлял всей областью вдоль Днестра до моря и строил крепость на Днестровском лимане, против Аккермана. В ярлыке, которым Хаджи-Гирей уступал Витовту свои гипотетические права на русские земли, Подолие определено следующим образом: «Подольскую тму со всими выходы, и с даньми, и з землям и, изводами; Каменецкую тму, Браславскую тму, Сокалскую тму, Звенигород, Черкассы, Хаджибеев Маяк». Никоновская летопись, упоминая о битве на Синих Водах, говорит, что вследствие победы Ольгерд завладел «Белобережьем»; имя это изстари носило Днепровское поречие от порогов до устья, по цвету известковых, обнаженных пород почвы, среди которых пролегает русло реки. Наконец, польские писатели XVI столетия: Стрыйковский, Бельский, Кромер, Гвагнини, упоминая о Подолии, относят к нему города: Каменец, Червоноград, Бакоту, Смотрич, Скалу, Межибож, Брацлав, Винницу, Белую Церковь, Звенигород, Тарговицу, Черкассы, Очаков. Кромер определяет следующими словами территорию Подолия: «Река Днестр разделяет Молдову и соседствующее с ней Подолие, она же, если я не ошибаюсь, есть границей этого самого Подолия с турецким побережьем в Белгороде подобно тому, как Днепр и изгиб Черного моря — с очаковскими татарами, а точнее в обоих случаях сказать тяжело, как я уже говорил, из-за пустынной незаселенности». «Восточный край этой (Червоной) Руси и всей Польши замыкает Подолие, которое с севера и востока граничит с Белой Русью, в другой восточной части — с пустынными степями татар, а с юга — турок, а также Молдовой; все это считается одной провинцией, которую называют Подолие».

Вслед за покорением Подолия Киевское княжество должно было, в свою очередь, признать над собой власть Великого княжества Литовского, которого владения окружали теперь Киевщину со всех сторон. Занятие Киева, судя по единственному, дошедшему до нас, краткому, летописному свидетельству, произошло без борьбы: Ольгерд сместил княжившего здесь сподручника Орды князя Федора, и отдал Киев в управление сыну своему, Владимиру. Обширную Подольскую область он предоставил в удел четырем племянникам, сыновьям Кориата; об этих новых правителях Подолия летописи говорят, что они «вошли в приязнь со атаманы» и немедленно занялись вооружением страны для защиты ее от татар /739/ и постройкой с этой целью укреплений, которыми они снабдили важнейшие поселения: Смотрич, Бакоту и Каменец.

Таким образом, Подолие и Киевская область вошли в состав Великого княжества Литовского. Ханы Золотой Орды, занятые внутренними смутами, не противодействовали фактически этому событию, но, тем не менее, продолжали причислять отпавшие земли к числу своих улусов и, при первой возможности, готовы были возобновить за них спор с Литвой. Одну из таких попыток отразил еще Ольгерд в 1373 году, но окончательно спор решен был в пользу Литвы только Витовтом в начале XV столетия.

Гораздо более упорную и продолжительную борьбу пришлось выдержать Великому княжеству Литовскому за обладание Волынью; здесь Литва встретила сильного противника в лице польского короля Казимира III, стремившегося подчинить себе все земли, принадлежавшие некогда к великому княжению Галицкому, на основании династических счетов, по которым на галицкое наследие заявили права князья мазовецкие, переуступившие их своему сюзерену, польскому королю. Первый период борьбы с Польшей, как выше было указано, кончился перемирием, заключенным на два года, по всему вероятию в 1347 году, между Ольгердом и всеми литовскими князьями, с одной стороны, королем Казимиром и мазовецкими князьями Земовитом и Казимиром — с другой. Условия этого перемирия указывают, что в споре за галицкое наследство в этот первый период борьбы преобладание было на стороне Литвы: в силу этих условий за Казимиром признано было бесспорное владение только Львовской землей; земли же — Владимирская, Луцкая, Белзская, Холмская и Берёстейская — остались во владении литовских князей, которые, впрочем, обязались не строить в них новых замков и крепостей; Кременец с округом оставлен был до истечения срока перемирия во владении Юрия Наримунтовича, который должен был держать ее, в качестве спорной области, «от князей литовских и от короля». Из дальнейших статей перемирия явствует, что обе спорившие стороны, помимо взаимного антагонизма между собой, опасались еще вмешательства в спор двух других соискателей, предъявлявших права на галицкое наследие; соискатели эти были: с одной стороны, король венгерский, вспомнивший о том, что полтора столетия назад два венгерские королевича, Коломан и Андрей, княжили некоторое время в Галиче; с другой — ханы Золотой Орды, причислявшие Галич к числу зависимых от них земель; опасаясь взаимно соглашения по галицким делам: поляков с венграми и литовцев с татарами, в условия перемирия договаривавшиеся стороны включили следующую, странную, по-видимому, статью: /740/ литовцам предоставлено право помогать хану и его темникам, в случае войны их с Польшей, за исключением только тех походов татарских, которые будут направлены на «Русь, што короля слушает» и обратно, король может помогать венграм в случае войны их с Литвой, за исключением также того случая, когда венгерский король «пойдет на Русь, што Литвы слушает».

По истечении срока перемирия, в 1349 году, Казимир возобновил войну с Литвой; этот второй период борьбы продолжался до 1356 года, шестилетняя война, веденная обоими государствами весьма упорно, не дала решительных результатов в пользу ни того, ни другого. Вначале значительные силы, подготовленные Казимиром, и быстрота его движений доставили ему решительный успех; он занял не только княжества Холмское и Белзское, но и всю Волынь с городами Владимиром и Луцком, и даже Берестье, принадлежавшее Литве еще при Гедымине. Сопротивление полякам оказал только один город, Холм, другие же города, как можно полагать на основании приведенных выше условий перемирия, вероятно, не были укреплены и потому заняты были Казимиром без боя. Овладев Волынью, польский король предложил Любарту ограничиться только одним Луцким княжением, в качестве лена польской короны, во всех же остальных волынских городах он поставил своих старост и наместников и привел к присяге на верность себе русских князей, владевших мелкими уделами, зависевшими от Любарта. Но литовские князья, захваченные в первое время врасплох, не отказались от борьбы вследствие первоначальной неудачи. В 1350 году, воспользовавшись внутренними смутами, возникшими в Польше вследствие борьбы короля с духовенством, Любарт и Кейстут изгнали польские гарнизоны из Волыни и ее аннексов, разрушили замки, к постройке которых приступил Казимир, и, не ограничившись этим, перешли к наступательному образу действий и опустошили землю Львовскую и несколько коренных польских областей: Сендомирскую, Радомскую и Луковскую. Казимир, утратив все приобретения, должен был сызнова начинать завоевание Волыни; он позаботился заручиться для этой цели посторонней помощью: в мае 1351 года булла папы Климента VI предписала польским епископам провозгласить крестовый поход против Литвы; затем другой буллой папа назначил Казимиру в пособие для войны с язычниками десятую часть церковных доходов. В то же время Казимир заключил договор с Людовиком, королем венгерским, относительно галицкого наследства; в силу этого договора венгерский корольотказался от своих притязаний на русские земли в пользу Казимира, с тем однако условием, что он сохранял право себе /741/ и своим наследникам выкупить эти земли от наследников Каэимира за 100 000 золотых; в случае же, если бы Казимир умер, не оставив сыновей, то Людовик венгерский должен был получить в наследство оба королевства: Польское и Русское. Обеспечив таким образом за собой, в том или другом случае, галицкое наследство, венгерский король должен был оказать Казимиру деятельную помощь для того, чтобы исторгнуть это наследие из-под власти литовцев, и принял участие в его походе на Волынь. Со своей стороны, Ольгерд вступил в союз с татарскими владетелями Подолия. Таким образом, война приняла более значительные размеры и затянулась еще на пять лет. Вначале успех был опять на стороне польского короля: венгерцы поразили татар и, соединившись с поляками, заняли Волынь; Кейстут взят был в плен союзниками, из которого, впрочем, вскоре убежал; Любарт, осажденный в Луцке, с трудом спасся от такой же участи. Но вскоре дела приняли другой оборот: венгерское войско возвратилось домой, на выручку же братьям явился Ольгерд. Литовцы, под предводительством Ольгерда, Кейстута и Любарта, и с помощью татар предприняли ряд опустошительных набегов на Польшу и Мазовию, вытеснили опять польские гарнизоны из Волыни и, в свою очередь, попытались овладеть Галицкой землей: в 1354 году Любарту удалось взять город Галич, но он не мог удержать его, и потому разрушил замок, ограбил купцов и отступил на Волынь. С 1356 по 1366 год прекращаются сведения о военных походах как с той, так и с другой стороны, вероятно, между Ольгердом и Казимиром заключено было новое перемирие, сведения о котором не сохранились в источниках; о существовании замирения Литвы с Польшей в то время свидетельствует дошедший до нас отдельный договор, заключенный Кейстутом, от имени Ольгерда и других князей литовских, с Мазовией, определяющий точно границы этой страны с Гродненским уделом. Из последующих фактов явствует, что в этот промежуток времени владения обоих государств оставались в том же виде, в каком были перед войной: Любарт владел Луцком, Владимиром и Холмом; Юрий Наримунтович — Белзом, и Кейстут — Берестьем.

В 1366 году Казимир предпринял третью войну с целью покорения Волыни. После вторжения в Белзскую землю, Юрий Наримунтович, не имевший достаточных сил для защиты этой области, принес Казимиру присягу на верность и получил от него в лен Белз и Холм. Затем польское войско заняло Владимир, Луцк и Олеско. Ольгерд принужден был согласиться на мир, который заключен был на следующих условиях: земли Белзская и Холмская остались во владении Юрия Наримунтовича в качестве пожизненного ленного владения, зависевше-/742/го от Польши, Владимир и Кременец получил, также в качестве польского лена, отличавшийся своей преданностью Казимиру, князь Александр Кориатович; во все замки названных земель, помимо ленных владельцев, король поставил свои гарнизоны и назначил польских старост; Любарт остался во владении своего наследственного Луцкого удела, к которому присоединены были некоторые округи, тянувшие прежде к Владимиру; наконец, польский король отказался от всяких притязаний на Берестейскую землю и признал ее неотъемлемой собственностью Кейстута. Статьи этого договора представляли только полумеры, не решавшие окончательно спорного дела, война вспыхнула потому вслед почти за его заключением: уже в 1368 году Кейстут опустошал Мазовию и сжег город Пултовск, а в 1370 году Любарт, Кейстут и Юрий Наримунтович, воспользовавшись временем междуцарствия после смерти Казимира, осадили Владимир; владелец этого княжества — Александр Кориатович, находился тогда в Кракове, польский же староста, Петр Турский, сдал замок без боя литовским князьям, которые немедленно срыли до основания каменные укрепления, воздвигнутые по приказанию Казимира; война продолжалась затем несколько лет в виде опустошительных набегов литовцев на земли Люблинскую, Сендомирскую и Краковскую. Наконец, в последний год княжения Ольгерда окончен был этот многолетний спор за обладание Волынью. В 1377 году наследник Казимира, король Людовик, предпринял поход на Волынь с многочисленным польским и венгерским войском. Польское ополчение взяло Холм и, соединившись с венграми, осадило Белз. Во время этой осады, затянувшейся на довольно продолжительное время, при посредстве Кейстута заключен был договор между Ольгердом и Людовиком, определивший то распределение галицкого наследия между его соискателями, которое удержалось в последующее время в качестве окончательного решения спорного вопроса. Уделы: Берестейский, Владимирский и Луцкий признаны были принадлежащими Литве, земли же: Холмская и Белзская отошли к Польше. Белзским уделом должен был владеть пожизненно на ленном праве Юрий Наримунтович. Действительно, только в 1388 году, после его смерти, Белзское княжество отдано было в лен князьям мазовецким, которые и владели им до 1462 года.

Договор этот, утвердивший Волынь за Великим княжеством Литовским, был последним делом Ольгерда на пути объединения западнорусских земель и вместе с тем последним фактом его княжения. В том же году (1377) скончался этот великий князь литовский, широко раздвинувший пределы своего государства: от Балтийского до Черного моря — в одну /743/ сторону; от Угры, Оки и истоков Сейма до Западного Буга — в другую. На этом обширном пространстве, среди многочисленных земель, заселенных разными ветвями русского народа, едва стал заметен небольшой угол государства, занятый населением, принадлежавшим к литовскому племени, составивший некогда то первоначальное ядро, около которого собрались постепенно все южные и западные русские земли. Русская народность преобладала со времени княжения Ольгерда и в численном, и в территориальном отношениях, и по своей культурной выработке должна была бесспорно занять господствующее место в государстве, которое продолжало называться Великим княжеством Литовским, но на деле стало с конца XIV столетия во всех отношениях Великим княжеством Западно-Русским.

Початок:

Частина I

Частина II

Очерк истории Великого княжества Литовского до смерти великого князя Ольгерда

Вперше нарис був опублікований у київських «Университетских известиях» (1877. № 2-4, 10; 1878. № 2, 5 і окр. відб. К., 1878. 156 с.) та з певними поправками повторений у «Монографиях по истории Западной и Юго-Западной России» (К., 1885. С. 1 — 132). У цій книзі текст поданий за публікацією 1885 р.*

Праця була захищена В. Б. Антоновичем 1878 р. в Київському університеті св. Володимира як докторська дисертація.

Детальні критичні рецензії на неї були опубліковані М. П. Дашкевичем (Литовско-русское государство, условия его возникновения и причины упадка // Унив. изв. 1882. № 3 — 5, 8 — 10; 1883. № 4; Заметки по истории литовско-русского государства. К., 1885), М. І. Костомаровим (Ист. вестн. 1880. Кн. VI. С. 178 — 186), І. М. Каманіним (Киевская Старина. 1885. Кн. VI. С. 318 — 328).

У 1886 — 1887 рр. в українському адаптованому перекладі В. Вовка-Карачевського ця праця була видрукувана О. Барвінським у 6-му томі «Руської історичної бібліотеки» (Тернопіль), однак без наукових приміток та критичних зауваг.

^* У підрядкових авторських примітках до цього суто наукового, академічного твору В. Б. Антоновича залишені лише найважливіші цитати з давніх іншомовних джерел (латинських, німецьких, литовських, польських). У випадках, коли зміст іншомовного джерела розкривається в авторському тексті, ці посилання скорочуються. Цитати з іншомовних джерел подаються в перекладі і виділяються курсивом. Усі переклади з латинської мови здійснені Н. М. Яковенко, переклади німецьких і польських джерел — В. І. Ульяновським. В дужках зазначається, з якої мови зроблено переклад. Там, де такої позначки немає (а це переважна більшість випадків), — переклад з латинської мови.

Протягом 1877 та в 1881 — 1882 рр. В. Б. Антонович читав спеціальний курс (розмножений літографічним способом) — «История Литовской Руси» (К., 1877, 1882).

С. Томашівський, маючи на увазі в першу чергу саме нариси з історії Великого князівства Литовського, влучно зауважував: «Аналітична частина досліду Антоновича переважно закрита, натомість синтетична сторона висувається на перший план, кладеться во главу угла розвідки. Такі відносини між аналізою й синтезою служать головною причиною, що розвідки Антоновича ясні, прозорі, закруглені аж пластичні, викінчені як би геометричні фігури... Найсильніша сторона таланту його показалася при виконуванню... розуміння й концепції даного історичного процесу або явища. Щодо того бачимо в Антоновичу неабиякого майстра, який в тім напрямі перевисшив усіх своїх попередників (українських), а й поміж пізнішими стоїть він серед перших». Томашівський жалкував лише, що Антонович не дав «одноцільного образу історичної минувшини України» — єдиної синтетичної праці, обмежившись окремими періодами і поринувши в археологію. С. Томашівський вважав причиною тому всілякі обмеження (головним чином політичного й ідеологічного характеру) і робив висновок: «В иньших обставинах Антонович міг бути істориком європейської слави...» (Томашівський С. Володимир Антонович... // ЛНВ. 1906. Кн. 3. С. 471 — 472). /772/Новітні оцінки діяльності В. Б. Антоновича на терені літуаністики див.:

Русіна О. Легенда про виправу Гедиміна на Русь в оцінці В. Б. Антоновича та в пізнішій історіографії // Академія пам’яті професора Володимира Боніфатійовича Антоновича: Доповіді та матеріали. К., 1994. С. 93 — 99.

Старченко Н. Початок станової диференціації населення Великого князівства Литовського в інтерпретації В. Б. Антоновича // Там само. С. 100 — 106.

Шевченко Н. Новітня концепція утворення Великого князівства Литовського та дослідження В. Б. Антоновича з історії Литовсько-Руської держави // Там само. С. 83 — 92.

Бібліографія основних вітчизняних і зарубіжних праць з історії Великого князівства Литовського міститься у виданнях:

Литуанистика в СССР. Науч.-реф. сб. Вильнюс, 1977 — 1990. Вып. 1 — 13.

Литуанистика за рубежом. Науч.-реф. сб. Вильнюс, 1979 — 1990. Вып. 1 — 13.

Пашуто В. Т. Образование Литовского государства. М., 1959.

Шабульдо Ф. М. Земли Юго-Западной Руси в составе Великого княжества Литовского. К., 1987.

Див. також новітні та маловідомі праці:

Дашкевич Я. Р. Україна на межі між Сходом і Заходом (XIV — XVIII ст.) // ЗНТШ. 1991. Т. 222.

Дворниченко А. Ю. Русские земли Великого княжества Литовского (до начала XVI в.). Основные черты социального и политического строя. СПб., 1993.

Думин С. В. Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) // История Отечества: люди, идеи, решения. М., 1991. С. 76 — 127.

Думин С. В. Об изучении истории Великого княжества Литовского // Сов. славяноведение. 1988. № 6. С. 97 — 101.

Єрмаловіч М. І. По слядам аднаго міфа. Мінск, 1991.

Кордуба Т. Болеслав-Юрій II. Краків, 1940.

Крикун Н. Г. Административно-территориальное устройство Правобережной Украины в XV — XVIII вв. К., 1992.

Старонкі гісторыі Беларусі Менск, 1992.

Чубатий М. Державно-правне становище українських земель Литовської держави під кінець XIV ст. // ЗНТШ. 1926. Т. 144/145. С. 20 — 65.

Хорошкевич А. Л. Исторические судьбы белорусских и украинских земель в XIV — начале XVI вв. // Древнерусское наследие и исторические судьбы восточного славянства. М., 1986. С. 70 — 134. /773/

Попередня     Головна     Наступна