Попередня     Головна     Наступна

ГЛАВА 17

О повоевании Хмельницким поляк и самого короля и о принужденном замирений королевском с Хмельницким, и о нарушении оного поляками

О приуготовлении войска польского противу Хмельницкого

Король же польский между тем, как скоро короновался и известился о намерениях Хмельницкого, повелел немедленно гетманам своим собирать войска и приуготовить их к самой весне неотменно. /167/

Польское повествование, что король не желал вооружаться противу Хмельницкого

При сем случае историк польский аббат Кое ⁸¹ говорит: «Шляхетство Казимера, чтоб он сам предводительствовал сим собираемым многолюдным войском, просило. Сей король, желая паки успокоить Козаков переговорами и учинить удовольствие обиженным жестоко храбрым людям, ответствовал шляхетству. „Вам не должно было жечь Хмельницкого мельниц, кольми паче срамить его жену и умерщвлять ее купно с сыном“. Сей ответ не понравился шляхетству, которые, ополчась, пошли в пятидесяти тысячах в нижнюю Волынию погублять себя. Они приближились к Гипанису. Сия река, соединяющаяся с Днепром и впадающая вместе со оным в Черное море, называется Богом. Берега реки оной не благополучнее для поляков были, как и оное место, где первое сражение происходило, ибо они и на сем месте не отвратили конечной своей погибели».

Хмельницкий призвал хана, чтоб воевать с ним обще противу Польши

Хмельницкий, чрез послов своих упрося, призвал к себе самого крымского хана с силами, который охотно сему согласился. Он пришел с своими крымскими, эдисанскими, нагайскими, кубанскими, черкескими и иными многими ордами к нему весною.

О наступлении Хмельницкого с силами в Польшу

Хмельницкий, сообщась с ханом, не дождав еще от польского короля какого ответа, немедленно тою же весною 1649 году пошел в Польшу с бесчисленными силами татарскими и с великим числом войска своего козацкого, в котором были полки: Чигиринский, Черкаский, Корсунский, Каневский, Лисянский, Белоцерковский, Паволоцкий, Уманский, Калницкий, Могилевский, Животовский, в коих сих двух последних городах также козаки были, и оными всеми полками около Галича замки, а паче Ипневский, и многие города, кроме Каменца Подольска, даже и за Велико-Константинова, Шулжинцы, Грицев и Черторыю взяли, а в Овручью, который не принадлежал к Хмельницкому, был особый полковник, коему все Полесье подчинено было. Сверх сих гетману Хмельницкому по другую сторону Днепра принадлежали полки: Киевский, Переясловский, Нежинский, Черниговский (со всем севером по Гомель, Драков и Мглин) также Прилуцкий, Иченский, Лубенский, Ирклеевский, Миргородский, Полтавский и Зеньковский — сии все были с Хмельницким. Во оном числе полков бесчисленное множество людей было, ибо полки иные состоя-/168/ли из тысяч двадцати, потому что во всяком селе был сотник и сотни такие, что по тысячи Козаков имели. Оная вся сила пошла в поход за своим гетманом и так охотно, что едва сыскался такой человек, чтоб сам не пошел либо сына не послал, или буде зачем кто не мог, то посылал наймита вместо себя, а иные целыми семьями шли, оставляя только по одному человеку в домах своих, от чего с нуждою домашние дела тогда за безлюдством исправляться могли. Причина ж сего охотного выступления людей — богатое получение добыч прошедшего лета повлекло, на что смотря, и все в городах магистратские чины пошли, яко то: бургомистры, войты, райцы, цехи и прочие гражданские чины, оставляя свои уряды, обрив бороды и головы в кружало за тем, что которые приходили было в бородах в войско, делали над ними посмешество.

О следовании Хмельницкого на поляк и о отступлении их от него

Гетман же Хмельницкий, стоя на Черном Шляху ⁸² за Животовым, как на назначенном сборном месте, дождался оставшие полки, следующие к нему, и пошел со всею силою своею и с ордами, в начале Петрова поста ⁸³, под Межибожье, где было передовых Козаков зойско коронное атаковало. Но коль скоро жолнеры те польские сведали о приближении уже к ним великих сил козацких и татарских, то немедленно побегом оставили не только Козаков тех, но и город Межибож, бежали до войск своих к обозу, который стоял тогда под Константиновым, и коль скоро оный сведал о приближении сил Хмельницкого, пошел от страха обратно до Каменя Чаганского, а оттуда пришли под город Збараж. Отселе послали в разъезд Гулевича с партиею до Вышгородка, чтоб сведать о неприятеле: где и как далеко еще. Они, следуючи ночью, напали на татар, оторопели и бросились в бегство, где пропали: Душинский, Сераковский и Пингмовский с хорунгами своими. В то ж самое время ударил гром, и молнием своим разбило древко хоругвы, или знамя коронного гетмана, которого приключения поляки себе в несчастное предзнаменование поставя, содрогнулись и все бы прежде времени, если б к тому не подоспел в обоз князь Вишневецкий, не видавши еще и Хмельницкого, разбежались.

Хмельницкий, наступя на поляк, город Збараж осадил

Хмельницкий же следовал прямо противу той силы польской, которая стояла под тем Збаражьем станом под командою того князя Еремея Вишневецкого, и, дошед до Каменя Чаганского, оставил тут обоз и тягости войсковые, чтоб оттоль следовать за ним по малу, сам /169/ же дошел на самый день праздника Петра и Павла под Збараж, куда вскоре за ним и обоз приспел. Войско ж коронное, выступя им на супротивление, в 13 день июля сражалось и, видя, наконец, упадок свой великий, в коем числе убито из начальнейших господ их: Сброский, Сераковский, Сваршевский, Цеклинский, Длоцкий, Держка, Галайма, Подгородинский и иные многие, видя тут неприятеля своего в такой великой силе, хотя и сами были во множественном числе, но, уже убоясь, немедленно убрались в город, оставя и окопы свои на месте станишном. Хмельницкий тотчас силами своими облег весь город и держал их в неослабной осаде даже до Успенского поста ⁸⁴, чрез которое время терпели в городе осажденные в пище великую нужду, потом и самый голод такой, что принуждены были, наконец, конину и всякую падаль, собак и кошек есть, но и того уже не доставало.

Оставя в осаде Збараж, Хмельницкий на короля наступил и разбил войско польское, и их осаждает близ Зборова

Между сим временем король польский Ян Казимир уже находился при городе Топоровом с своими магнатами, где с общего совета собрали 2000 лучшего войска своего под командою великого канцлера и генерала Осолинского, так же посполито рушенье, и по уведомлении о самой крайности коронного войска состоящей последовали немедленно к Збаражу ж на освобождение осажденных. Хмельницкий, коль скоро сведал о следовании на него той силы, оставив пристойное число войска своего для держания Збаражья в неослабной осаде, пошел сам с ханом и с войсками напротив самого короля, коего встретил идущего уже от города Зборова. Тут, сошедшись войско с войском, сделали друг на друга ударение, в котором сражении козаки и татары ужасный урон полякам причинили и так разбили их, что до 5000 войска побили, а знатных полководцев — Осолинского, Тышкевича, Речицкого, Урендовского, Стобнецкого, Захария Четвертинского, Сверского, хорунжего подольского, полковников — Кашовского, Хоцимирского, подкомория львовского, Мясковского, Гдешинского, Бродовского и иных великородных господ и при них шляхетные полки Премигельского и Санецкого, и гнали их так, что с нуждою король их остановить и собрать мог. Устроившись паки, наступил он на Козаков, но Хмельницкий с войском своим сделал ударение на поляк с левой их стороны и привел их паки в великое замешательство и бегство, что видя, король просьбами своими еще их поворотил и бился с ними даже до тех пор, что козаки с татарами совсем окружили их и привели в такую тесноту, что ни биться, ни выдраться им уже неможно было. Козаки отбили весь обоз у них и привели тем поляк в такую скудость, что и пропитать себя уже нечем было. Видя, поляки, такое бедствие свое, что ни назад к Зборову отступить, ниже оттудова за пресечением коммуникации сикурса полу-/170/чить возможно, тотчас в совет вступили, чтоб всемерно бегством короля своего, как главу, спасти. Другие ж советовали: лучше к хану послать и просить его, чтоб он, Хмельницкого отложась, отстал, и обещать ему за то дары. На сем согласись, утвердили и послали нижеследующего содержания грамоту к хану.

Королевское письмо к хану

Ян Казимир Король, здравия зычит Крымскому Хану. Много еси должен Владиславови Королевы, нашему брату, занеже сушу тебе во узах не яко узника тя, но яко пана, почестьми почиташе и свободна тя отпустивши, даде ти на свое взыти господствование, ему же господствуеши ныне. Удивляюжеся, почто еси сего забыв, егда мне, восстающу на подручного врага моего, и тебя ту выжду, подносяща оружие на мя, чесого не убоюся, видя тя в мале корысти приемша оттуда, ибо такового и Бог ненавидит, ниже тебе в преложении твоем имать ублажити. Обаче, аще хощеши дружбы моея, се припосылаю ти ону, желая оной непорушимой быти, или инако явно есть неблагодарствие твое, Крымский Хане, егда живот и господствование татарское обладаеши пособием Польского Короля, а без вины от тебя вражду имеем, привязавшуся ко врагу подручному нашему, а прежде дружеством Королевским блажен был еси и преславен, ему же козаки всегда были неприязненны; а еже днесь мняться послугою и друзи тебе быти, но абие ненависть и оружие на вас, способников своих, обратят, вскоре возмужаете в силу, яко бо волчие дети, возрастше питавшую их козу снедят последи; тожде страждет и врач, уврачевавый болезнь неблагодарному. Добро есть с Королем, иже управляет подданных, им же мощно без пособия иного и прибежища быти, без наказания же невозможно; добро есть конец брани смотрети, аще праведно восстание ея; а чия первее правда есть, яко праведен судия тому буди помогаяй.

Отступление короля к Зборову

Король по отправлении той грамоты к хану во всю ночь устроевал свое войско и при рассвете сделал жестокое сражение с козаками под обозом польским, сам же отступая к Зборову, где также козаки с татарами нападали на обоз их усильно.

На королевскую грамоту следует

ответ ханский

По получении ж грамоты королевской велел оную хая вслух при всех своих начальниках и мурзах прочесть и на оное ответствовать нижеследующим образом: /171/

Ислам-Гирей Хан, Королю Польскому, Яну Казимиру, здравия!

Аще твое Королевское Величество щастливе живеши, я с моей стороны Вашему Королевскому Маестату здравия и счастия и всему Королевству Польскому на долгая лета зычу. Известно ти буди, что писанием дружество нам возвещавши, приях от Вашего Маестату; зело же удивляюся, яко Ваше Величество, отнележе прият скипетр, доселе мне писанием не изволили возвестити, памятствуя убо, яко несть от человек никто же, да не будет кому благопотребен; что же либо есть, буди; обаче дружбы не отметаю, ни беседы отщетиваю.

При сем случае и Хмельницкий, как об оном и ему знать дано, послал к королю свою отписку, объявляя тем ему давнюю верность и военные заслуги польской короне и извещая при том, что за великие обиды и всей Украйне наглую тяжесть, единственно от зависти людской причиненную, неволею защищаючи свою неповинность, до меча взяться принужден нашелся.

На сие, по условию, в урочный день выехал ханский визирь и генерал Осолинский на назначенное место, где по приветствию друг друга начал говорить Осолинский: «Какой бы ради вины союз древней дружбы между обойма народы, польским и татарским, расторгнулся ныне? Для чего соседская обязанность опровержена войною, и чего ради козакам прибежище у вас дано? Чего для татары сделались оберегатели врагам, а злодеи друзьям? Какое зло поляки вам сделали, что терпят ныне от вас беды?»

При том словесное изъяснение с ханской стороны

На оное отвечал визирь: «Союз дружества нарушен с Польшею того ради, что должная дань от оной хану удержана. Когда ж оная дана будет разойдемся все в домы целы».

На то оправдание от поляков

Осолинский на сие вопреки говорил: «Поляки дань умеют брать, а не давать. О сем инако говорить следует, то есть просить из милости, что королю нашему, как милостивому, за обычай дарствовати. Ты ж напрасно скрепился однаково друзей и врагов признавать». И так по разговорах сих и других условившись, на другой день визирь дал статьи полякам нижеследующего содержания.

Татарские статьи полякам

Оттоле Хану с Королем мир и дружество неподвижимо будет. Король Польский дара сто тысяч до Каменца прислати должен. Нахождения и вражды на Польскую державу воспящати будет и нахождения более не попустит. Войско татарское в то ж время от обло-/172/жения польского обозу из-под Збаража выступит и воевати не будет. Войско татарское и турецкое с Ханом абие от границ польских без обиды пойдет. Король Польский должен Войску Запорожскому вину отпустити и Припяти в милость, Войско же Запорожское должно в своей службе быти по сем верно и клятвою утвердити.

При сем случае и Хмельницкий, написав статьи свои, отослал к королю, а каковым содержанием, тому здесь список прилагается:

Войско Запорожское да будет свободно и вновь Королевским привилегием утверждено. Войска Запорожского четыредесять тысяч быти и написоватися чрез старшины козацкие должно, и до присуду замку Киевского да будет. Старшина козацкая по местах и поветах Королевских да- живет, яко шляхта, свободно же, и кому либо от простых без препятствия всякого от шляхты перейти и жити в тех же Королевских градех, иным же вольно и в подданстве жити. Хлеб войсковый и станции в местех козацких войску польскому и значитися да не будет. Свободою церкве Восточной, клир и добра духовны мают быти упривилигированны явне. Митрополит Киевский по Примасе место в Сенате да имет, и униаты на ня не мают наступовати. Начальства повету Киевского, Брацлавского, Черниговского, яко то воеводства, каштелянства, староства и иные, обывателям тех земель Русии даватися должны, а не полякам. Староство Чигиринское як ся в себе мает, должно быти при Гетмане Запорожском.

Об установлении мира между Хмельницким и поляками

Поляки, слушая статьи, присланные от Хмельницкого, хотя для них и неугодны были, но не могли опровергнуть оные по крайней их тогда необходимой нужде, а паче желающие мира, находящиеся в Збараже и под Зборовым. И так, при заключении и подтверждении оном, обнародовано публичным объявлением, с трубным и литавренным звуком и пушечною пальбою, 1649 году августа 16 дня.

О бытии Хмельницкого у короля и о говорении речи его

По сем король и хан между собою дарами обослались, а Хмельницкий сам по приглашению к королю пошел, испрося наперед для уверения своего в аманаты, или в залог, польского магната одного, по чему и дан великий канцлер Любомирский, коего оставил в лагере своем, и, пришед пред короля, почтил его своим нижайшим поклонением и говорил:

Не сим подобием тако собранным воинством Ваш Маестат Королевский имел приветствовати. Что либо прилучися вяще случаем /173/ злобным, нежели виною моею, за что да будет прощено! Исповедаю несть милости достоин; обаче свойственно есть, яко же самому Богу, тако и наместным Его, милостивым противу смиренного быти. Той бо сердца сокрушенна не презирает.

Ответ с польской стороны к Хмельницкому

На то отвечал литовский подканцлер:

Что либо ныне видим, и есть явне, кто тому виновен, невозможно познати, но не считати требе то; токмо яко Король найяснейший ран раздражати не хощет, где своею милостию, аки врачебством, исцеление видим; яко же солнце благих и злых освещает, тако над лучшим Монархом, егда граждан сохраняет, кротких и сопротивных прощает; прощает же сим образом, егда преизлишное дело, достойное казни, твердою по сем верою за отчество воздает кто работою.

Объявление мира в войсках и городах

И так сим ответом Хмельницкий был прощен, следовательно, и статьи его были приняты и подтверждены, хотя полякам и не угодно то было. Но чтоб Козаков не раздражить и паки к войне не привесть, должно было снизойти, и по сему, оное замирение коль скоро в Збараже объявлено всем осажденным и осаждающим было, произвели в знак радости своей с обоих сторон пушечную пальбу и растворили в городе ворота, а в обозах базары для свободной всем продажи. Граждане тотчас бросились в козацкий и татарский обозы, покупали себе хлеб и всякий харч, в чем крайнюю нужду и недостаток имели. Козаки их тем снабдили, а татары, вместо продажи чего, самих их множество побили. Король же, за неимением тогда для хана обещанных ста тысяч в готовности денег, дал ему, доколе заплачено будет, в заклад Потоцкого с Динофом, старостою сокальским, коих взяли татары и пошли восвояси. Так равно и Хмельницкий, отступая со всем войском своим, пошел до Куземова, воспевши козаки песнь:

Победу над ляхами нося Украйне,

Которых голов без числа под Збаражьем ныне

Зличить хыба той, кому там сдарилося быти,

Где и наибольший пан мусел головою наложити,

Що ж слуги и войско грошовое

Тямить имуть и все ляхи веселье Зборовое.

О роптании поляк об оном мире

О сем мире пишет аббат Кое, что «дворяне роптали на сей заключенный при Зборове мир и то, что Казимир, не отрынувши прежнего своего намерения, чтоб привести Козаков кротостию в послушание, заключил с ними такие договоры, которые они могли употребить /174/во зло, и оставил их вооруженных, коих было 20 000 в воеводстве Киевском, которое обещался он жаловать токмо вельможам греческого, а не иного какого исповедания. А как должно всегда определить нечто и для удовлетворения королевского величества, то положено было на мере, чтоб Хмельницкий, став на колени, просил у короля прощения, на которое уничижение и согласился он для пользы своего отечества. Все сие мудро учреждено было, но польское дворянство, не принимающее во уважение истинной своей пользы, говорило, что король предает республику, и помышляло о разрушении оного мира.

Козаки, усмотрев, что сообщество вельмож преодолевает десницу короля, и что заключенный мир колеблется, приняли паки купно с татарами, оружие противу их» и так далее, что и воспоследовало, как ниже явствуется.

Действие посланных от Хмельницкого в Полесье

А между тем посланный с самого начала года сего Хмельницким в Полесье полковник Гладкой с козаками там многие города, селы, деревни и домы шляхетские разорил и разграбил и достигал нашествием до Кобрина, Вишницы. Бобрики и Бресту Литовскую взял, где, напавши уже на него, поляки брань жестокую сделали с ним, в которой с их стороны убиты Тышкевич и иные многие, и с тем их прогнал. Но потом в Пинску напали на него поляки нечаянно и побили Гладкого со всеми козаками его. При наступлении ж весны некий Голота, полководец, вступил в Литву с козаками ж и победил Воловича с литовским войском, но после сего и сам от Гонсеневского и Фалендского побежден и живота лишен. Так же и Подобайло с козаками ж и с ним Кречевский с киевским полком, пришедши туда, сражения многие с поляками имели, точию от Радзивила и литовцами под Заганьем и Хвойниками поражены и убиты.

О сочинении на короля пасквиля от поляк о мире

При возвращении королевском от Зборова в Варшаву бывшие шляхты там на сейме тотчас сочинили на короля пасквили, понося оными о Зборовском замирении и о учиненных статьях с Хмельницким, с тем, что король уже побратался с ханом, прилагая: «Коль се добро, и коль красно братья вкупе!» Другие писали о дне оном, в который статьи сочинены, козакам, а не полякам по вкусу, и на то приложили: «Сей день, его же сотвори Господь, возрадуемся и возвеселимся в он!» В третьих стихи выдали: /175/

Премени король стаи, но не фортуну,

Принес убийство нам не едино оттуду.

Весть отчизна сил твоих днесь блаженство,

Сеймами плод буее королевство!

Король пасквили сносит, а поляки Киевского митрополита, в противность мирных договоров, к заседанию в сенате не допускают, а паче их епископы. По совету вельможи Киселя митрополит возвращается в Киев

Король, хотя и слышал о пасквилях и о поношении себе в оных, но сносить терпеливо принужден был, потому что довольно ведал во многом непостоянство их и неповиновение иногда и самому королю и несогласность междуусобную. Ибо сколько в Польше есть шляхетства, столько рассуждениев и согласия. Всякий своим словом и хотением хочет пред другим своим братом, да и пред лучшим, первенство одержать, а в противном случае и полезный или иногда и нужный совет, по буйству своему, опровергнуть. Иногда ж и всем обществом установленный, и их голосами и подписками уже утвержденный совет после нарушают и переменяют или от оного совсем отрицаются, так, как и со статьями, учиненными при замирении с Хмельницким под Зборовым, которые тогда все общим советом приговорили и утвердили с королем, а после присудили инако, чтоб митрополит Киевский во время собрания их в сенате не имел заседание по примасе первое, как то и самым делом после учинили. Когда прибыл тогдашний Киевский митрополит Сильвестр Косов, в силу установленного мирного договору того, до Варшавы, тотчас роптание восстало, и условились твердо не дать митрополиту в сенате места, так как русаку и той веры, а паче всех роптали из сего епископы польские на короля своего и считали себе за обиду, что будет с ними и российский архиепископ местничаться. На что иные, хотя и объясняли им, что всякий совет политический в сенате не от духовных токмо, но и от мирских бывает, то чтоб мешало и митрополиту в советах о правлениях светских быть, а чрез сие могло б наипаче любовь и мир у козаков с поляками утвердиться, да и статьи Зборовские ненарушими пребыли б, точию епископы польские в том были непреклонны и, озлясь, вышли все из собрания. О сем узнал Кисель, родом от древних господ русских, известил преосвященному митрополиту и присоветовал ему скорее возвратиться в Киев, дабы поляки, по легкомыслию своему, не сделали какой обиды. Почему Сильвестр блаженный, не мешкав, возвратился восвояси и оставил им только войну и бедствие на немалое время. /176/

Возвращение Хмельницкого в Украйну

Когда ж Хмельницкий с великим богатством, полученным из Польши в добычь, возвращался от Зборова обратно в Украйну, с не малою радостию встречал его там весь народ русский, принося ему яко избавителю своему и всей Украйны от ига польского великие похвалы с благодарностию.

Об отпущении хана в Крым

Хана ж крымского с султанами, мурзами и чиновниками его, одаривши довольно, отпустил восвояси с благодарением за их вспомоществование.

Хмельницкий остается с опережением

Сам же на следующий год остался в Украйне с обережением и имел того для три полка выборных Козаков и 3000 татар всегда при себе ради охранения своего.

О присылке в Украйну воевод для подтверждения мирных статей и чтоб польской шляхте по-прежнему быть, и что чрез то воспоследовало

По установленному мирному договору присланы были в Украйну из Польши по-прежнему в свои места старосты с чиновниками. На место ж бывшего в Киеве Януша Тышкевича воеводою — православного закона благороднейшего вельможу Адама Киселя, который завсегда находился к русским и с самим Хмельницким благосклонным и доброжелателем, и с ним Брозовский. Сим всем велено было Зборовские статьи подтвердить, и чтоб все те места имели поляки во владении, по-прежнему могли засесть и принять в свое правление. Но Хмельницким уже те самые места прежде розданы были своим начальникам, а Козаков коль скоро начали переписывать, коим состоять только в сорокатысячном числе, а не более, оставшим же от того числа всем быть неслужащим и в работе у панов своих по-прежнему, то от сего произошел чрез пронесшийся слух во всех местах от козаков великий ропот и мятеж, и послали от себя к Хмельницкому, объявляя: «Так ли ты вздумал, гетман запорожский, чтоб нас по-прежнему отдать ляхам в холопство и на мучение? Не. должен ли ты нас заступать, как верных своих слуг и одноземцев, по обещанию своему? Или ты не знаешь, что ляхи миром сим хотят тебя и нас всех только уловить и злее прежнего под тяжесть правления своего при-/177/весть? Ежели ж тебе угодно под польским игом быть, так извещаем, что мы иного гетмана себе изберем и такого, который нас конечно лучше тебя обстоивать будет». А более всех забогские и поднестровские об оном роптали и волновались, коим был в том наставник и возмутитель их начальник Нечай. Услышавши сие, устрашился Хмельницкий и побоялся, чтоб не лишили его оной чести гетманской, оставил ту переписку козацкую, а дал на волю всем: кто хочет быть оным, да будет.

Для удобрения малороссийских жителей король жалует городам привилегии

Во время самого начала царствования своего король Ян Казимир V, удобряя мещан и посполитых людей, живущих в Малой России, оказывал им всем свое благоволение, чем намерен был приласкать их тем более к своей державе своими благодеяниями. А в доказательство таковой его милости дал он между прочим, по прошению, города Нежина жителям, кои били челом его величеству о пожаловании им на место утраченных чрез разорение города в прошедшую войну жалованных от покойных королей, отца и брата его, привилегиев, чтоб наградить их из высокомонаршей милости своей таковыми ж, на что от него охотно, в рассуждении, что оный город принадлежал Черниговскому княжеству, точно такая привилегия вновь дана, каковая последняя жалована была от брата его Владислава IV, короля польского, в 1639 году сентября 10 дня в силу данных тому городу от покойного отца их, короля Сигизмунда III. Пожаловал, как видно, в сие самое мирное время с Хмельницким за собственноручным подписанием от имени своего в следующем содержании:

Королевская привилегия, данная городу Нежину

Ян Казимир, з Божей ласки Король Польский, Великий Князь Литовский, Руский, Пруский, Мазовецкий, Жмудский, Лифляндский, Смоленский, Черниговский, а и Шведский, и Готский, Вандальский дедичний Король *.

* Сия подлинная привилегия и доныне сохраняется в магистрате города Нежина.

Ознаймуем нынешним привилегием нашим всем вообще и каждому зособно, кому бы о том ведати належить албо будет належати на часы потомные, продуковане суть перед нами два паргаменовыи привилегии, рукою найяснейшего святой памяти Короля, Его Милости Жигмунта Третьяга, отца нашего, подписанные, данные в Варшаве дня 26 месяца марта, року Господнего тысяча шестьсот двадцать пятого выданные, с которых первый право Майдебурское ⁸⁵, другый ограничение места Нежина, в собе замыкають, тут же конфирмацию /178/ тих обох привилегиев генеральную, с подписом найяснейшего святой памяти Владислава Четвертого, брата нашего, данную в Варшаве дня 9 месяца мая, року тысяча шестьсот тридцать третьего, все печатью Коронною стверженые целые, ни в чем не нарушенные, который таки тенор, яки и путь, един по другим слово в слово выраженный есть: Жигмунт Третий, с Божей ласки Король Польский, Великий Князь. Литовский, Руский, Пруский, Мазоветский, Жмудский, Лифляндский, а Шведский, Готский, Вандальский дедичный Король, ознаймуем сим листом нашим на вечные и потомные часы, иж за особливою ласкою и опатрностю Божиею, под счастливым панованьем нашим, впредь за отвагою нас самых под Смоленск, а потим за экспедициею найяснейшего Королевича, Его Мосце Владислава, сына нашего, под столицу Московскую, яко иншие земли, места и во части панства нашего, которые были за предков наших дедичных, неприятель москвитин, пакты вечные несправедливе зламавши, фортелне розни часы одорвал и посел; а нам и городище наше Нежин, в Княжестве Черниговском лежащее, теперь ново оселое, счасливе з рук неприятельских есть рекуперовано и до панства нашего привернено. Мы, упатраючи же тое городище пограничное новоселов Нежин, будучи на месцу оборонном в валах, не только самые импеты неприятельские здержати, але и границам панства нашего Коронным заслоною бути может, зычим того зо всех мер, иж бы яко найлепше крепило и умножалось, и до оздоби приходило, а за тим потужнейше против неприятелей и наглым не безпечностям оставило. Аже бысмы до сего людей, звлаще купцов и ремесленников всяких, приохотили, право Майдебурское прикладом инших мест наших, упривилигованных тим всем, которые теперь в месте нашем Нежине, албо наперед места мешкають, любо потим мешкати будуть, надаем, привлащаем и теперешним привилегием нашим на вечность утвержаем и всех мещан нежинских, купцов, ремесников, всяких шинкаров, перекупцев, и всякой меской кондиции людей так взглядом особ самых, яко и взглядом домов, огородов и грунтов, которые месту нашему Нежину пред ревизора нашего, уроженного Геронема Цехановича, Подсудка Смоленского, заведеные и поданые суть, также взглядом товаров, шинков и ремесл всяких от всяких прав и судов и юрисдикции иных, яко же копеек названных, внимуем, вылучаем и отдаляем, а самому только праву Майдебурскому и юрисдикции уряду меского нежинского поддаем и вцеляем, так, иж от того часу все мещане нежинские, купцы, ремесники, шинкари, перекупни и яке колвек забавы меские люде не мают и не будут повины жадной иншой юрисдикции, окроме войта маестрату меского нежинского подлегати и отповедати, а надто купцы приезжие, ремесники, перекупни и иные меской забавы люде, которые бы, з иных мест наших до места нашего Нежина приехавши, збиток албо выступок який пополнили, албо в чем против всякой слушности и праву выкрочили, тому ж урядови мескому нежинскому взглядом товаров и ремесл своих подлегать и о прибытью своем до /179/ места гостинным, которые на тое збудованые будуть, складати повинны будуть. А если бы шляхтич который, албо человек служилый и козак запорожский дому от огорода, албо и грунту меского нежинского якого колвек набил, албо ся гендлем, шинком и ремеслом яким колвек в месте нашем Нежине бавил, теды каждый таковый тому же праву Майдебурскому и урядови мескому нежинскому подлегати и отповедати, и тежары меские поносити будет. Аже бы справедливость святая отволоки не мела, тут же для лепших порядков меских подаем и назначаем войтом нежинским доживотным уроженного Щасного Вешля, хоружего и капитана Новгородка Северского и нежинского, и потим завше Мы сами, сукцесорове наши, Короли Польские и Великие Князи Литовские, войтов нежинских, католиков Святого набожества Римского (албо Русского), стосуючись до права Майдебурского, от нас им наданного, подавати маем, а инших урядников меских, бурмистров, раицов, лавников, теперь на початку войт с посполитым, а потом завше войт из урядом меским и поспольством, в повечерие нового лета Католицкого Римского, змежи себе людей добрых, цнотливых и права Магдебурского, вместных Католицкого Римского и Руского набожества, ведлуг звычаю права Магдебурского, собирати млеть, чего теперь на початку дозор и зпоряжене ревизорови нашему, который от нас там зъедет, злецаем. А когда те урядники меские обраны будуть и присягу звычайную, яко и войт, выполняють, теды зараз все справы меские, ведлуг бегу права Магдебурского, стосуючись звычаем инших мест наших Коронных, судить и отправовать, винных карать, и справедливость стачечную и неотволочную, так мещанам нежинским, яко общим, чинити повинны будуть. А войта и урядников меских нежинских, если бы хто крывду себе от их претендовал, Королевич, Его Мосце Владислав, сын наш, паки там тие Северние провинци в администрации своей мети будеть; а за аппеляциею от суду Королевича, Его Мосци, администраторского, также за позвы и мандатов Канцелярии нашей Коронной винисеными, мы сами и сукцесорови наши, Короли Польские и Великие Княжата Литовские, судити маем. А декрета меские нежинские и все справы языком польским писанные быть мають; а если бы в суде котором войтовском, бурмистревском албо лавничим сторона которая колвек декретом разумелася быти укривжона, теды каждому укривжоному от яких колвек декретов аппеляции таким способом, яко место наше Чернигов заживаеть, позволяем. Еднак от таких справ, которые бы пятьдесят золотых не переходили, от суда войтовского, бурмистровского и лавничого аппеляции ити не мають. А до печатованя справ меских нежинских уряду бурмистровского и лавничего за герб меский назначаем Святого Юрия на коню с копием, в збруях убранного. А жебы то место наше Нежин тим прудше росло и запомогатися могло, яко им торгов и гендлев всяких пристойных позволяем, так и то воруем, иж вольно будеть каждому мещанинови нежинскому вечными часы, меды и пива варити, солоды робити, горелку курить /180/ и всякие таковые трунки, домовые и привозные, также вина мальмазии, галеканты и прочее горцем справедливым, албо квартою львовскою, шинковать без жадной перешкоды вечными часы. А взглядом таковой вечистой в шинках вольности повинен будеть каждый мещанин нежинский, также и козак, который шинковать будеть, в кождый рок о Святом Мартыни, в осень, заплатить капщизни по золотых полтреть от каждого напою, особливе, который сам на продажу робити або шинковать будеть; а той капщизне всей якого колвек стану, которые бы горелки робити або напой який колвек в месте нашем Нежине шинковать хотели, подлегать мають и взглядом наданя теразнейшего права и вольности починати мають платити и выплачивати завше тую капщизну от року прошлого 1626. На то повинны будутъ все мещане нежинские, за таким позволением шинков, корчем, всякие солоды и збожа свой у млинах молоти наших на реке Остре под самим местом Нежином и платити за мливо ведлуг устава ревизорского. Если бы теж когда млины наши от места, на ближшия з яких колвек причин, мелися будовати, албо гребля направы потребовала, теды все мещане нежинские челядь свою, яко на гвалт, посылати мають, абы гребля у двох толко млинов каких на реке Остре, места найблизших, ведлуг потребы засыповать и соломы навозить; а дерево, хворост, камене, волость до млинов возити и млинов поправлять будуть. А если бы которые мещане нежинские роли и грунтов потребовали, теды них, ведлуг устава ревизорского, повистью слободи им наданной, платити будуть побором. Теж, которые бы Речь Посполитая ухвалила, подлегать, ища от товаров звычайное, повинны платити будуть. Аже бы урядники меские нежинские охотней в рядах своих працевали и добро посполитое меское обмисляли, надаем и фундуем вечными часы на войтовство нежинское волок двадцать, на бурмистров волок дванадцать, на писаров меских волок четыре, от всяких повинностей ухвал Речи Посполитой вольных; а волоки тые помянутые не при особах, але при урядах вечными часы зоставати мають, особливо на фолварок ратушный до скрынки меской надаем и фундуем вечными часы волок тридцать от всяких повинностей, кроме ухвал Речи Посполитой, вольных. Надто до тоей же скрынки меской на посполитые меские оздобы, торговое слушне и звычайне, от всяких речей привозных, которые бы на продажу привезено, так же от коней, была, возов рыб, селедцев и прочее, тож от збож продажных и ваговое от ваг всяких товаров, которые порадне и справедливе быть мають, до скрынки меской вечными часы надаем дом гостинный, един в месте для купцов, из иных мест наших приезжаючих, а другий на предместью для купцов московских; так же лазне посполитые, ятки резничие, урядови мескому нежинскому збудовать и на месце способном поставить, из того всего доходы слушны, так же от купцов взглядом купечества, от резников, пекаров и всяких ремесленников нежинских, взглядом ремесла, покилько грошей на рок, ведлуг пропорции пожитку их, до скрынки меской брать позволяем; так же /181/ и млин овдеевский на реце Остре, полмиле от места Нежина, на них и мостовое, которое они сами, мещане нежинские, в грунте нежинском по злым переездам мостили и робили, ведлуг устава ревизорского браты мають, что мы до той скрипки меской ратушной вечными часы прилучаем, и от скрынки меской и акцесорове наши тех помянутых доходов, месту наданных, отлучати и отдаляти не мають. То еднак варуем, абы тые доходы не на приватны чьи пожитки, але на муницию около места, на пороки, до стрельбы и на иные меские посполитые порадки и оздобы через шафаров меских за ведом уряду меского отбираные и выдаваные были, и жебы личба з них що рок перед войтом и перед поспольством о Новом Лету чинена была, а меновати то на уряд мески нежински взглядом меж доходов, от нас наданных, вкладаем, абы на оздобу мескую ратуш на месце способном яко найскорее збудовали и дзигарь справили, а потом завше, ведлуг потребы, направовали и трубача уставили кого, дая трубача на ратушу о полдне и в ноче, щоб годины держали и всякие иные порадки и потребы меские обмышляли, и воле чему цехи всякие урядови мескому нежинскому становити и закладать и на подтверждение до нас отсылать позволяем. А иж то место на Украйне будучое обороны и варунку уставичного потребует, то на них вечными часы вкладаем, абы валов перекопу и острогу так коло замку, яко и около места, завше поправовали и варовали, чего уряд замковый посполу с урядом меским огледати будуть, и над тие повинности и податки, вышей описанные, жадных, иных мещане нежинские полнити, подвод старостам, албо преложенным нежинским, давать сторожи, жадной, окром толко сами по воле своей — сколько места оправовать, листов носить, на влови ходити и работать, жодных подлегати не будуть; повинны вечними часы послушество еднак взглядом обороны замку и места тамошнего нежинского только преложенным замковым отдавати, риштунки до обороны имети готовые и на кажду чверть року перед урядом меским и замковым пописыватися повинны будуть, яко ж для тим варовнейшей и грунтовнейшей обороны замку и места тамошнего нежинского уряд войтовский, як мы теперь дали, так и в потомные часы от нас и сукцесоров наших, даваный маеть быть мещаниновы преложоному тамошнему нежинскому, а не кому иншему. Подводы теж под посланцы наши за власными тылко листами нашими, ведлуг звычая инших мест наших Коронных, повисть еднак вольности им позволенной, давати мають. А жебы место тим знатнейшее выживление мело, вольно будеть каждому мещанину нежинскому на реце Остре и инших речках в ограничению их, през ревизора нашего им указанных, рыбы ловити. Если бы теж купец з иншего места товар який до Нежина привез, маеть его огулом, а не локтем и не квар тою продавать. То теж особливе в тим привилегии нашем за речь слушную и потребную выразити казалисмо, абы в том нежинском месте нашем, яко и во всем Княжестве Черниговском, духовенство /182/ все набожества Святого Римского в диоцезие и послушенстве Бискупа Смоленского, а духовенство руское в диоцезии и послушестве Архиепископа Смоленского, от нас и сукцесоров наших, легитиме поданых, быти мають; а уряд тамошний нежинский так в закони, яко и мески инех, инших, мимо властинных пастиров их, выше описанных, в справы духовные вдаватися и до судов своих светских потягати их не мають. Що все на вечность утверждаючи сей привилегией, рукою нашею подписались, до которой и печать нашу Коронную завесити росказалисмо. Писан в Варшаве дня 26 месяца марта, року Господнего 1625, панованья нашего Польского тридцать осьмого, а Шведского — тридцать второго. Жигмунд король. Андрей Шулский, писарь гнезненскии — Жигмунт Третий, з ласки Божей Король Польский, Великий Князь Литовский, Руский, Пруский, Жмудский, Мазовецкий, Лифлянский, а Шведский, Готский, Вандальский дедичный Король. Ознаймуем, иж покладали пред нами мещане места нашего Нежина, в Князстве Черниговском лежачего, лист ревизора нашего в замках, от Москвы рекуперованных, уроженного Геронема Цехановича, Подсудка Смоленского, которым помянутый ревизор наш, за особливым злеценем нашим, грунты, месту подлеглы, часть на выгоны, часть на роли меские вымовивших, еднак с тих грунтов на вас и потомки наши повинности, местам нашим тамошним звычайны, в певных границах до помянутого места нашего прилучил и границе грунтов месту Нежину заведенных и поданых достаточне описал, в чим абы то место было безпечнейше, и всякое господарство на них грунтах охотней проводило, супликовали нам о тоем, абысмо тое ограниченье грунтов меских нежинских через помянутого ревизора нашего, за росказаньем нашим учиненное, привилегиями нашими ствердили, як же и лист ревизорский, на тое ограниченье данный, перед нами покладали, который так ся в себе маеть: Героним Цеханович, Подсудок Смоленский в замках и вольностях, от Москвы рекуперованных, ревизор Его Королевской Мосци, ознаймуе, иж то упатруючи, же то место Нежин, от многих лет опустошалое, значне за ласкою Божиею ростеть, и що раз людей до его пребуваеть, абыся барзей умножало и крепилось и напротив неприятелей потежнейше доставало, а за тим и Речи Посполитой пожиточнейше было, придалем и распространил владзою моею ревизорскою, от Королевства Их Мосце себе даною, грунтов тому месту Нежинови, частью на выгоны, которых место людное, якое уже есть Нежин, пространных потребует, частью на роли, фолверки и сеножати меские, с которых мещане нежинские повсюду вольности собе данной повинны будут платити, ведлуг звычаю иных мест Его Королевской Мосци, Нежину найближей прилеглых. Граница тих грунтов меских нежинских почитается от двох Девиц-речок, где ся те речки Девицы разделились и граничать Носовку с Нежином, отколь граница нежинская идеть, едною Девицею к противой речки найближша, которая ся с Кропивною сходить, и там же обидве в Остер впадают, рекою Остром на доль по бо-/183/лото плоское, болотом плоским в гору, с одной стороны того болота к дорозе Черниговской, межи Нежином и болотом плоским, к Чернигову идучи та дорога до реки Смолянки, Смолянка — до Сацевой Рудки, аж до грунту Колчевского и мимо Беду Якова суходолом до Березовой речки, от Рибуя о границу Зейволожем городищем, от Рибуя в реку в Устр мимо Печилесы, с Печилесы в Химовку речку. Тая Химовка идеть аж под Татарскую Могилу просто мимо Ржавец, о границу с Дарогинским грунтом, через речку Крапивную мимо Ржавец и мимо Обсировку речку до тих же двох Девиц, отколь граница зачала. Которого ограниченья абы место Нежин спокойне, без всякой перешкоды уживало, даю им тот лист мой ревизорский с подписом руки моей и з моею печетью. Дан в Нежине дня 26 мая року 1624. Героним Цеханович, Подсудок Смоленский, ревизор Его Королевской Мосци, рукою своею. Мы теды зычачи того, абы тое место наше Нежин зо всех мер помножалося и крепило, а за тим и Речи Посполитой оздобу и неприятельству пострах чинило, и грунты помянутые, тому месту нашему чрез ревизора, от нас высланного, заведенные и поданные и тим листом ревизорским описанные, до места нашего Нежина с повинностью, еднак местом нашем, Нежину прилеглым, звычайную, на вечность прилучаем и ограничены тых грунтов ревизорское вышеописанное утвержаем; а на то для лепшего упевненя и варунку помянутого места нашего Нежину далисмо тот привилегий наш, рукою нашею подписаный, до которого и печать нашу Коронную завесити росказалисмо. Писан в Варшаве дня 23 месяца марта року Господнего 1625, панованья нашего Польского — 38, а Шведского — 32. Жигмунд Король. Андрей Шолдерский, писарь гнезнский. — Владислав Четвертый, з ласки Божей Король Польский, Великий Князь Литовский, Руский, Пруский, Мазоветский, Жмудский, Лифлянский, а Шведский, Готский, Вандальский дедичный Король, обраный Великий Царь Московский. Ознаемуемо тим листом нашим всем вообще и каждому зособно, кому то ведати належить, иж показанные суть перед нами привилегии два паргаминовые, рукою найяснейшего святой памяти Короля Его Мосци Жигмунда Третьего, пана отца нашего, подписаные, с притиснением печати Коронной данные, в Варшаве дня 26 марта року 1625 виданные, несказительные, ни в чем не нарушенные, першый, которым святой памяти Король, Его Мосци пан отец наш, месту Нежинови, в Княжстве Черниговском лежачему, через частые инкурсии неприятельские и переходы войска козацкого и Запорожского спустошенному, для того, жебы тим лутче и потужней садовитися могло, право Магдебурское, ведлуг которого все маются судити, и иные вольности, то есть всяких товаров вольное купованье и продаванье, гендлов, провожень напоев розмаитых, меновите горелок паленье и оных шинкованье, не поношаючи перешкоды от тамошних державцев больш, и пожитки певные, месту тому служащие, роле, грунты, поля и волоки, на бурмистра, писаря мескаго, также и ратушу места того Нежина, чрез святой /184/ памяти Короля Его Мосци, пана отца нашего, назначенные суть; другый зась ограниченье места того ж, Нежина, и грунтов, до его належащих, через уроженного Геронема Цехановича, Подсудка земского Смоленского, ревизора до тоей справы назначенного, которое ограничение святой памяти Король, Его Мосць Жигмунт Третий, пан отец наш, от звыше менованного Подсудка Смоленского ревидованное и месту тому назначенное, подтвердил. Мы теды, Владислав Король, маючи взгляд и баченье на просьбу обывателей места нашего Нежина, звышеменованные привилеги два данные, яко сии выше описано, во всех пунктах, клявзулах, артикулах и кондициях тим листом нашим так, яко в себе ширей описанные суть, подтверждаем от слова до слова, иле право посполитое кажеть и допускаеть звычай, умочняем, хотячи, абы во всяком тое подтверждение наше зуполную моц и власть свою на веки мело. На щося, для лепшей веры, рукою власною подписуем и печать Коронную притиснути росказалисмо. Дан в Варшаве дня 9 месяца мая року Божего 1633, панованья нашего Польского и Шведского першого року. Владислав Король. Иван Бедерман. — Мы теды, Иван Камель, з Божей ласки Король польский и проч., маючи взгляд и баченье на просьбу обывателев места Нежина, звышмянованные привилегиев два, першый право Магдебурское и иншие вольности и пожитки певные, месту тому служащие, другый ограничении места того ж Нежина и грунтов, до него належащих, в себе заверяючые, данные, яково выше описано, во всех пунктах, клявзулах, артикулах и кондициях, тим привилегием нашим, так, яко в себе ширей описаны суть от слова до слова, иле право посполитое кажеть и допущаеть звычай, умочнаям, хотячи, абы во всем тое подтверждение наше за полную моц и власть свою на веки мело. На що ся для лепшей веры рукою нашею подписуем и печать Коронную притиснути росказалисмо. Дано в Варшаве дня 10 месяца сентября року Господнего 1639, панованья Королевств наших, Польского — одиннадцатого, а Шведского — дванадцатого року.

На оной привилегии подписано:

Ян Казимир Король.

Еварист Ян Белжецкий, писарь и дворянин покоевый Королевской Мосци за уряду канцелярского, ясне велебного Его Милости Ксенгза Миколая, на прозвавы Празмовского, а номината Бискупа Луцкого, абата Сецаховского, пробоща Краковского, наивысшего канцеляра Коронного, реестровано и индуктовано до акт Метрика Руской, Канцелярии Великой Коронной.

Стефан Ганкевич, Короля, Его Мосци, секретарь.

Печать на красном воску висящая при той привилегии, писанной на пергаменте.

Примеч. В оном 1650 году при гибельном состоянии для Польши была еще и саранча немалая, которая причинила и в самой Украйне великие убытки; оная поела все травы и хлеб посеянный. Чрез сие в наступившую зиму, случившуюся тогда жестокою, прокормить было скота почти невозможно. При том, зазимовавши, оная в Украйне от выпущенного семени ее на весну еще больше родилася, и сделана была тем во всем не мала дороговизна, от чего терпели люди великую нужду./185/

Попередня     Головна     Наступна