‹‹     Головна





Михайло Розенгейм

ВИТЯГ З ФЕЙЛЕТОНУ ПРО ШЕВЧЕНКА


[Розенгеймъ Михаилъ. ЗамЂтки праздношатающагося // Отечественныя записки. — СПб., 1861. — Т. 135. — СмЂсь. — С. 23-27.]



И нынЂшнее воцареніе весны не совершилось безъ жертвы: при самомъ вступленіи ея къ намъ она похитила у Россіи, и еще больше у Малороссіи, лучшаго изъ народныхъ поэтовъ послЂдней, но котораго чудными пЂснями восхищались и мы, великоруссы, не менЂе земляковъ покойнаго.

26 февраля, въ 5½ часовъ пополудни умеръ Тарасъ Григорьевичъ Шевченко, высокоталантливый поэтъ и даровитый художникъ, отъ продолжительной, начавшейся еще съ осени прошлаго года и мучительной болЂзни — водяной въ груди. Особенно невыносимо-мучительны были послЂдніе дни его, когда вода бросилась въ легкія: онъ съ трудомъ могъ говорить и не находилъ спокойнаго положенія; только мушки на короткое время облегчали его страданія, давая ему воз-/24/можность вздохнуть.. Канунъ его смерти былъ днемъ его именинъ и днемъ сильнЂйшихъ мученій. Въ этотъ день умиравшій поэтъ былъ утЂшенъ проявленіемъ любви и сочувствія къ нему земляковъ его: онъ получилъ изъ Полтавы д†телеграфическія депеши, поздравлявшія его съ днемъ ангела: «Батьку (сообщала ему вторая депеша), полтавцы поздравляютъ любаго кобзаря съ именинами и просятъ: утни, батьку, орле сизый! Полтавська громада». Выслушавъ ее, больной сказалъ: «спасибо, що не забуваютъ». Онъ видимо былъ ею обрадованъ. На другой день въ 5½ часовъ его не стало.

Шевченку похоронили 28 февраля. Къ-сожалЂнію, неизвЂстно почему, друзья покойнаго не приняли на себя труда оповЂстить чрезъ газеты публику о днЂ похоронъ, совершившихся раньше обыкновеннаго, то-есть, чрезъ день послЂ смерти, и тЂмъ лишили многихъ почитателей покойнаго поэта возможности отдать ему послЂдній долгъ уваженія и сочувствія. Несмотря, однакожь, на это, стеченіе присутствовавшихъ на похоронахъ было довольно-многочисленно; большинство ихъ составляли литераторы, ученые, художники и студенты. Многіе изъ нихъ говорили рЂчи; въ церкви гг. Кулишъ, Костомаровъ, БЂлозерскій Аθанасьевъ и еще одинъ студентъ, говорившій на польскомъ языкЂ. На могилЂ г. Курочкинъ прочелъ стихотвореніе въ честь покойнаго поэта.

Тарасъ Григорьевичъ умеръ на сорокъ-седьмомъ году отъ рожденія; онъ умеръ въ то время, когда судьба, утомленная долгимъ преслЂдованіемъ его, давала ему, какъ казалось, возможность, наконецъ, отдохнуть и успокоиться. Не даромъ ему такъ не хотЂлось умереть, не даромъ въ послЂдніе дни своей жизни душа его рвалась на родину, въ надеждЂ, что воздухъ родныхъ полей возстановитъ его здоровье. «Отъ якъ бы до дому (говорилъ онъ одному изъ друзей своихъ за день до смерти), тамъ бы я може одужавъ»... А потЂшилась-таки эта лиходЂйка-судьба надъ бЂднымъ Шевченкой, прежде чЂмъ дала вздохнуть ему, и то не надолго.

Изъ собственнаго письма Тараса Григорьевича къ редактору «Народнаго Чтенія» г. Оболонскому, мы узнаемъ нЂкоторыя подробности той жизни, которую онъ вынесъ и изъ которой вышелъ побЂдителемъ. Отецъ Шевченки былъ крЂпостной крестьянинъ помЂщика полтавской губерніи, г. Фіорковскаго. Поэтъ родился въ 1814 и ребенкомъ былъ отданъ въ ученье къ сельскому дьячку, который больше заставлялъ его работать по своему хозяйству, чЂмъ заниматься грамотой. Такъ Шевченко разсказываетъ, что одинъ разъ дьячокъ заставилъ /25/ его три дня сряду таскать изъ рЂки ведромъ воду на гору. Тяжелая работа, которою учитель-дьячокъ обременялъ его, заставила наконецъ мальчика отъ него бЂжать. Отецъ, видя въ немъ страсть рисовать, отдалъ его на выучку къ другому дьячку, маляру; но этотъ скоро отказался отъ неспособнаго, по его мнЂнію, ученика, объявляя, что мальчикъ негодится не только въ маляры, но даже въ портные нли бочары. ПослЂ этихъ неудачныхъ попытокъ учиться, молодаго Шевченку баринъ его взялъ во дворъ и сдЂлалъ комнатнымъ казачкомъ, котораго обязанность состояла въ томъ, чтобъ быть на побЂгушкахъ, сидЂть въ прихожей, набивать барину трубку и сопровождать барина въ разъЂздахъ. Такимъ-образомъ онъ былъ съ нимъ въ КіевЂ, ВильнЂ и ПетербургЂ, въ бытность въ которомъ, г. Фіорковскій, видя въ молодомъ Шевченко болЂе наклонности къ рисованію, чЂмъ лакейскимъ способностяхъ, отдалъ его въ 1832 году, по контракту, на четыре года на выучку къ цеховому живописцу Ширяеву. Шевченко было въ то время восьмнадцать лЂтъ. ЗдЂсь, въ ПетербургЂ, художникъ Сошенко, случайно узнавшій Тараса Григорьевича и по работЂ его угадавшій его способность къ живописи, представилъ его конференц-секретарю академіи художествъ В. И. Григоровичу, и просилъ его похлопотать объ освобожденіи его изъ крЂпостнаго состоянія. По просьбЂ г. Григоровича въ судьбЂ Шевченка принялъ участіе В. А. Жуковскій, который, уговорясь сперва о цЂнЂ выкупа съ г. Фіорковскимъ, разъигралъ въ лотерею свой портретъ, нарочно для этой цЂли списанный съ него Брюлловымъ, и вырученныя этимъ способомъ деньги 2500 р. уплатилъ помЂщику, и такимъ образомъ въ 1838 году Шевченко, получивъ свободу, вступилъ въ академію художествъ подъ руководство Брюллова, очень полюбившаго его, а въ 1841 году Шевченко получилъ званіе вольнаго художника. Судьба не надолго, однакожь, дала отдохнуть Тарасу Григорьевичу: чрезъ нЂсколько лЂтъ она поранила его новымъ несчастіемъ, которое тяжело легло на всю остальную жизнь его и отъ котораго онъ только-что началъ оправляться. Шевченко былъ истинный народный поэтъ Малороссіи, какого она до него не имЂла. Все, что въ ней есть мало-мальски грамотнаго, знаетъ, читаетъ и заучиваетъ наизусть проникнутыя горячей любовью къ родинЂ пЂсни своего любаго кобзаря. Общій колоритъ его произведеній болЂе мЂстный, и въ этомъ онъ много подходитъ къ Мицкевичу, который также канву для своихъ поэмъ бралъ исключительно изъ народнаго быта и преданій родной Литвы своей, и въ этомъ заключается ихъ сила и значеніе въ своей литературЂ; но за-то какимъ глубокимъ, какимъ неподдЂльнымъ чувствомъ проникнуты всЂ произведенія Шевчен/26/ки! сколько въ нихъ силы и энергіи! сколько жизни, правды и симпатичности въ его òбразахъ!...

— Это ты такъ о ШевченкЂ распустился? перерываетъ меня Надрыгасовъ.

— Дà, о немъ.

— Да, помилуй! по словамъ твоимъ просто выходитъ, что онъ былъ поэтъ.

— И какихъ немного.

— Ну, ужь извини, это неправда. Я самъ-было такъ думалъ прежде; а теперь, знаешь, признаюсь, что смотрю иначе.

— Кàкъ иначе?

— Да такъ. Вонъ и «Гейне изъ Тамбова» признается, что онъ смотритъ на него больше какъ на гражданина, чЂмъ какъ на поэта.

— Ну, батюшка, вмЂшивается въ разговоръ читатель съ собственнымъ мнЂніемъ: — иного надо написать фёльетоновъ, чтобъ въ этомъ признаться.

— Да что этотъ, тамбовскій Гейне, кривъ, что ли, что видитъ только въ одну сторону? Раз†одно другому мЂшаетъ? Раз†поэтъ не можетъ быть гражданиномъ, а гражданинъ поэтомъ?

— Должно-быть, нЂтъ, когда Гейне признается собственное признаніе превыше всякихъ доказательствъ.

— Да какъ же это, Надрыгасовъ?

— Фу, батюшка! да что вы ко мнЂ пристали! Я почемъ знаю? спрашивайте Гейне изъ Тамбова: онъ первый въ этомъ признался.

— Да, странно, братецъ...

— Такъ мало ли, что странно — ужь таково, видно, свойство, «вЂчныхъ» истинъ! И въ-самомъ-дЂлЂ, что этотъ Шевченко поетъ все о Малороссіи да о Малороссіи, словно земля клиномъ сошлась. Раз†нЂтъ Китая? раз†нЂтъ туманной дали? раз†нЂтъ, напримЂръ, грековъ, римлянъ, развалинъ Пальмиры, венеціанскихъ гондолъ, масокъ съ кинжалами? Раз†не могъ, наконецъ, онъ пЂть, ну хоть


ПЂсни еврейскія,

Поеврейски не зная ни слова.


Эка важность! Настоящій поэтъ этимъ не стЂсняется. Иной шлёпаетъ по грязи на одесской МолдаванкЂ, а пишетъ, что попираетъ прахъ священной Эллады; приторгуетъ у старой растрёпанной жидовки бублики, да тутъ же вдохновится и напишетъ, что видЂлъ тамъ вакханку съ тимпаномъ, или Амфитриту, выходящую изъ волнъ! Вотъ это поэты, настоящіе служители искусства для искусства. На чтò имъ отечество? Они /27/


... рождены для наслажденья,

Для сладкихъ пЂсенъ и молитвъ.


До остальнаго имъ хоть трава не рости, имъ горюшки мало! Они сидятъ-себЂ да посвистываютъ:


Унеси мое горе въ звенящую даль,

ГдЂ, какъ мЂсяцъ, за рощей печаль!


Или, этакъ, Байрона хватятъ своими словами. Главное, знаете, чтобъ была общечеловЂчность, а не эти маленькіе мЂстные интересы. Словомъ сказать, общечеловЂчность — вотъ тебЂ все тутъ!

— Да помилуйте, Касьянъ Васильичъ, возражаетъ читатель: — раз†каждое художественное произведеніе уже по своей художественности не есть общечеловЂческое достояніе? Дико отказывать писателю въ поетическомъ талантЂ потому, что онъ въ своихъ произведеніяхъ не исповЂдывалъ нЂмецко-цыганско-палестинскій догматъ ubi bene, ibi patria, что муза его не отличалась космополитическимъ индефферентизмомъ, что лира его служила отголоскомъ чувствъ и стремленій своего народа, а не органомъ принципа какого-то искусства для искусства.

— Ничего не знаю, отвЂчаетъ Надрыгасовъ: — какъ у васъ по временному, а по «вЂчному» у насъ выходитъ такъ.

— Ну, оставимъ же рЂшить это времени, которое лучше насъ разберетъ съ основою всю суть этого дЂла и скажетъ о немъ свое слово, несмотря на то, что безплодно спорить съ в(В)Ђкомъ, сказалъ Пушкинъ, словно предчувствовалъ.




[Розенгейм Михаил Павлович. Заметки праздношатающегося // Отечественные записки. — СПб., 1861. — Т. 135. — Смесь. — С. 23-27.]















© Сканування та обробка: Максим, «Ізборник» (http://litopys.kiev.ua/)
27.V.2009








  ‹‹     Головна


Вибрана сторінка

Арістотель:   Призначення держави в людському житті постає в досягненні (за допомогою законів) доброчесного життя, умови й забезпечення людського щастя. Останнє ж можливе лише в умовах громади. Адже тільки в суспільстві люди можуть формуватися, виховуватися як моральні істоти. Арістотель визначає людину як суспільну істоту, яка наділена розумом. Проте необхідне виховання людини можливе лише в справедливій державі, де наявність добрих законів та їх дотримування удосконалюють людину й сприяють розвитку в ній шляхетних задатків.   ( Арістотель )



Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть мишкою ціле слово та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.