Головна




Андрей Николаевич РОБИНСОН

«РУССКАЯ ЗЕМЛЯ» В «СЛОВЕ О ПОЛКУ ИГОРЕВЕ»


[Из книги: А. Н. Робинсон. Литература Древней Руси в литературном процессе Средневековья (XI—XIII вв.). — М., 1980. — Глава V. — С. 219-241.]



Академик А. С. Орлов писал: «Героем «Слова» является Русская земля, добытая и устроенная трудом великим всего русского народа» 1. В первой части этого предложения перед нами метафора, удачно характеризующая идейное содержание «Слова о полку Игореве», во второй — явное добавление, не предусматривающее историческую характеристику предмета 2.

Впервые в «Слове» интересующее нас понятие употребляется в следующей фразе: Игорь «...наведе храбрыя плъкы на землю ПоловЂцькую за землю Руськую». Обычно комментаторы «Слова» оставляют это словосочетание («...землю Руськую»), а нередко и всю приведенную фразу без объяснений, полагая, должно быть, что содержание ее само собой понятно 3.



1 Орлов А. С. «Слово о полку Игореве». 2-е изд., доп. М.; Л., 1946, с. 48.

2 Это вариант формулы, которую сообщил Владимиру Мономаху митрополит Николай: «Молимся, княже, тобе и братома твоима, не мозет погубити Руськые земли... иже беша стяжали отци ваши и деды ваши трудом великим...» (Л, 154; Летопись по Лаврентьевскому списку. СПб., 1897; Здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (Л) с указанием страницы). Как видно из текста, речь идет о княжеском роде; говорить о «всем русском народе» применительно к эпохе феодальной раздробленности (XII в.) исторически преждевременно.

3 См., например, в нескольких изданиях «Слова», относящихся к числу лучших: Слово о полку Игореве / Ред. древнерусского текста и пер. С. Шамбинаго, В. Ржиги. М.; Л., 1934, с. 239; Орлов А. С. Указ. соч., с. 90; Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц; Подгот. текста и коммент. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950, с. 380; Слово о полку Игореве: Поэтические переводы и переложения / Под обшей ред. В. Ржиги, В. Кузьминой, В. Стеллецкого. М., 1961, с. 315; Слово о полку Игореве / Вступ. статья Д. С. Лихачева; Примеч. О. В. Творогова, Л. А. Дмитриева. — В кн.: Библиотека поэта. Большая серия. 2-е изд. Л., 1967, с. 473.

См: Слово о плъку ИгоревЂ



В отдельных случаях поясняется сочетание «на землю Половецкую» 4. Что же в таком случае комментаторы понимают под «Русской землей» в «Слове»? Наиболее типичной представляется нам концепция, выраженная А. С. Орловым: образ Святослава (двоюродного брата Игоря) определяется как «образ сюзерена княжеской Руси, блюстителя Русской земли...» 5, «как бы из уст Святослава идут далее обращения во все стороны Руси со словами пламенного призыва князей «поблюсти» золотой стол Киевский, выступить ...„за землю Рускую, за раны Игоревы..."» 6. Это мнение отмечается очевидным смешением понятий: стилистически эта точка зрения оформляется путем объединения двух терминов, как будто бы взаимозаменяемых, «Руси» вообще (т. е. всех восточнославянских княжеств, сюзереном которых хотя бы номинально представляется Святослав Киевский) и «Русской земли», к защите которой «Слово» призывает «русских князей» (т. е. многих восточнославянских князей). При этом историческое содержание понятий «Русская земля», «русские князья», «русские полки», имеющихся в «Слове», как правило, исследуется учеными недостаточно.

Исторические оценки той эпохи, когда было создано «Слово» (конец XII в.), как эпохи феодальной раздробленности вполне справедливы. Например, Д. С. Лихачев пишет, что «образуется множество феодальных полугосударств — княжеств, вступающих во вражду между собой, оспаривающих друг у друга владения. Единое в X — начале XI в. древнерусское государство в XII в. распадается окончательно» 7.



4 Слово о полку Игореве / Вступ. статья Л. А. Дмитриева, В. Л. Виноградовой; Подгот. текста и коммент. Л. А. Дмитриева. — В кн.: Библиотека поэта. Большая серия. Л., 1952, с. 239-240.

5 Орлов А. С. Указ. соч., с. 33.

8 Там же, с. 34.

7 Лихачев Д. С. «Слово о полку Игореве»: Историко-литературный очерк. 2-е изд. М.; Л., 1955, с. 11.



В другом труде говорится, что Киевская Русь, эта «раннефеодальная империя», как «форма единой автократической империи уже изжила себя...» 8. «Феодальные княжества XII в. были вполне сложившимися государствами. Их князья обладали всеми правами суверенных государей... Власть киевского князя безвозвратно отошла в прошлое... Самую верхнюю ступень занимал уже не один киевский великий князь: в XII в. титул великого князя применялся и к черниговским, и к владимирским, и к другим князьям. Их великие княжения вполне соответствовали и по размерам территории, и по внутренней сущности западноевропейским королевствам... Киев не управлял больше русскими землями...» 9 Даже в эпоху монголо-татарского нашествия «князья... не могли... преодолеть феодальную разобщенность, противоречивость интересов феодальных владетелей» 10.



8 История СССР. Первая серия / Главный редактор академик Б. А. Рыбаков. М., 1966, т. 1, с. 574, 576.

9 История СССР, т. 1, с. 577, 578 и сл.

10 Греков В. Д., Якубовский А. Ю. Золотая Орда и ее падение. М.; Л., 1950, с. 205.



Если признать правильной концепцию существования в XII в. ряда (около 15) древнерусских (восточнославянских) княжеств как суверенных «полугосударств» или даже «государств», со своими различными интересами и разной политикой, а это, очевидно, так и было, то придется ограничить обычное понимание содержания «Слова» в том смысле, что автор его брал на себя заботы об интересах «всей Руси» (всех восточнославянских княжеств) в то время, когда он призывал многочисленных князей объединиться для отражения половецкой опасности. В действительности, как мы полагаем, автор заботился об интересах только «Русской земли» (собственно Южной Руси), призыв же его был эпической гиперболой.





Руська земля у вузькому значенні за А.Насоновим


* * *


Итак, «Русская земля» и ее защита, несомненно, являются главной темой «Слова», но содержание этого понятия в памятнике требует исторического определения.

Исследователи давно уже обратили внимание на то обстоятельство, что в разные времена и в различных летописных контекстах понятие «Руси» (или «Русской земли») наполняется разным содержанием. M. H. Тихомиров отметил, что «в XII — XIII вв. название «Русь» обозначало определенную область: Киевскую землю в узком смысле слова» 11. Но наряду с этим употреблялось и «более широкое понятие «Русской земли» в применении ко всем восточнославянским землям, входившим в состав Киевского государства» 12. «Название «Русь» — древнее прозвище Киевской земли, страны полян, известное уже в первой половине IX в...» 13.

«Текст «Повести временных лет», — писал Б. А. Рыбаков, — дает право объединять Киев, Чернигов и Переяславль в одно целое. Этим целым была «Русь», заменившая собой название «Поляне» 14. Рассмотрение летописных определений «Русской земли» в XI — XII вв., пишет Б. А. Рыбаков в другой своей работе, «привело нас к выводу о существовании трех географических концентров, одинаково называемых Русью или Русской землей: 1) Киев и Поросье; 2) Киев, Поросье, Чернигов, Переяславль, Северская земля, Курск и, может быть, восточная часть Волыни, т. е. лесостепная полоса от Роси до верховьев Сейма и Донца; 3) все восточнославянские земли — от Карпат до Дона и от Ладоги до степей Черного (Русского) моря» 15. В слова «Русская земля», пишет Б. А. Рыбаков, «средневековые авторы вкладывали два различных понятия: во-первых, так называли часть лесостепного пространства на юге Руси от Киева до Курска, во-вторых, так постепенно стали называть всю совокупность восточнославянских земель...» 16.



11 Тихомиров M. H. Происхождение названий «Русь» и «Русская земля». — Советская этнография: Сборник статей. М; Л., 1947 вып. VI/VII, с. 61.

12 Там же.

13 Там же, с. 80.

14 Рыбаков Б. А. Поляне и северяне (к вопросу о размещении летописных племен на Среднем Днепре). — Советская археология: Сборник статей. М.; Л., 1947, вып. VI — VII, с. 86. Поляне занимали территорию на правом берегу Днепра, с севера ограниченную Вышгородом, Белгородом и Василевом, на юге доходившую до р. Роси, а под натиском кочевников сокращавшуюся до р. Стугны.

15 Рыбаков Б. А. Древние русы. — Советская археология: Сборник статей. М., 1953, вып. XVII, с. 39.

16 Рыбаков В. А. «Слово о полку Игореве» и его современники. М., 1971, с. 157.



Рассматривая эти же понятия, Д. С. Лихачев пишет: «Гораздо реже случаи, когда под словами «Русь» и «русьскый» разумеется не вся страна восточных славян, а лишь ее Киевский участок. Замечательно, однако, что это более узкое значение слов «Русь» и «русьскый» получает распространение по преимуществу в период феодальной раздробленности — в XII и XIII вв.» 17.

А. В. Соловьев показал, что широкое понятие «Руси» или «всей Руси» (как всех восточнославянских княжеств) в двух случаях имело постоянное значение: в сфере церковной жизни и в области внешней политики по отношению к европейским странам (например, новгородцы или смоляне в договорах с иностранцами назывались «рус» или «русин») 18. Вообще в течение двух столетий (911 — 1132 гг.), по А. В. Соловьеву, понятия «Русь» и «Русская земля» означали всю страну. Но в период феодальной раздробленности, особенно во второй половине XII в., как отмечает А. В. Соловьев вслед за Д. С. Лихачевым, эти понятия стали закрепляться преимущественно за Киевской областью. В междоусобной борьбе княжества (например, Галицкое) начинают противопоставлять себя «Руси» или «Русской земле». А. В. Соловьев отмечает, что в это время «Слово о полку Игореве» идеализировало верховную власть киевского великого князя Святослава. Для автора «Слова» (возможно, придворного князя Святослава), по мнению А. В. Соловьева (впрочем, приведенному без аргументации), понятие «Русской земли» имело наиболее широкий охват 19.



17 Лихачев Д. С. Комментарии. — В кн.: Повесть временных лет /Статьи и коммент. Д. С. Лихачева. М.; Л., 1950, ч. 2, с. 239 — 240.

18 См.: Der Begriff «Russland» im Mittelalter. Von Alexander Soloviev (Genf). — Studien zur älteren Geschichte Osteuropas. I. Teil. Festschrift für Heinrich Felix Schmid. Graz; Köln, 1956, S. 149150.

19 См.: Der Begriff «Russland»..., S. 149.



В книге, специально посвященной данной проблеме, А. Н. Насонов пришел к выводу, что «пределы «Руси», «Русской земли» определяются территорией Переяславской области, Черниговской, за исключением северных и северо-восточных ее частей, и Киевской области, за исключением Деревской и Дреговической земель. Нет данных о верхнем Полесье с Курском... нельзя быть вполне уверенным, что северянская территория по верхнему Полесью не входила в состав «Русской земли»; во всяком случае, вопрос этот приходится оставить открытым» 20.



20 Насонов А. Н. «Русская земля» и образование территории древнерусского государства: Историко-географическое исследование. М., 1951, с. 29; см. также: Третьяков П. Н. Восточнославянские племена. 2-е изд. М., 1953, с. 214, 249-250.



Учитывая изложенные концепции, мы можем констатировать, что «Русь» или «Русская земля» представляла собой издревле населенную полянами сравнительно небольшую область Среднего Поднепровья, которая со времени завоевания Киева Олегом Вещим (882 г.) стала политическим ядром государства.

Объединение восточнославянских племен и некоторых племен неславянских в раннефеодальную империю хорошо показано летописью, отметившей их неравноправное положение: «Се бо токмо словенеск язык в Руси: поляне, деревляне, ноугородьци, полочане, дреговичи ... север, бужане ... велыняне. А се суть инии языцы, иже дань дають Руси: чюдь, меря, весь, мурома, черемись, мордва, пермь, печера, ямь, литва...» (Л, 10). В летописи особо выделены «поляне, яже ныне зовомая Русь» (Л, 25). Центром империи был Киев: «... и рече Олег: «Се буди мати градом русьским». И беша у него варязи и словени и прочи прозвашася русью» (Л, 23).

Изложенная «Повестью временных лет» концепция Руси как раннефеодальной империи была фактом феодального общественного сознания изучаемого времени. В XII в. эта концепция была жива и в родовом предании, поскольку наряду с христианскими именами князья продолжали называть своих сыновей именами предков — варяжскими и славянскими (языческими), причем именно эти, дохристианские, имена фигурировали в летописании и вообще в литературе (очевидно, в соответствии с бытом). Христианские же имена в качестве церковных дубликатов вышеуказанных имен упоминались лишь в определенных ситуациях (в сообщении о рождении или смерти князя, о создании им церкви в память одноименного с ним святого и т. п.). Достаточно вспомнить, что в «Слове» в числе его героев названы князья, носящие варяжские имена — Рюрик (Ростиславич), Олег (Святославич), Олег (Игоревич), Игорь (Святославич), а также славянские имена — Святослав (Всеволодич), Владимир (Всеволодич, Мономах), Владимир (Игоревич), Ярослав (Владимирович, «Старый»), Ярослав (Всеволодич).

В процессе распада Киевской Руси связанная с нею широкая концепция «Руси» или «Русской земли» постепенно перестала отвечать интересам образовавшихся частично или полностью самостоятельных княжеств. Ко второй половине XII в. уже прочно утвердилось понятие «земли» как суверенного объединения («Суздальская земля», «Смоленская земля», «Северская земля», «Новгородская земля» и др.). Только в одном случае, а именно в понятии «Русская земля», имелось в виду такое исторически сохранившееся явление, при котором в это объединение входило несколько компонентов: бывшее Киевское княжество, Переяславское княжество и, видимо, большая часть Черниговского княжества. По территории своей «Русская земля» вновь заметно сократилась, вернувшись в известной мере к древним границам Среднего Поднепровья (ранее населенного полянами). Центр этой «земли» — Киев не только утратил свое значение столицы («матери») всех городов, но даже лишился суверенных прав в собственном княжестве. Киевского княжества как государства более не существовало, так как городом Киевом владел в интересующее нас время один князь (Святослав), а землями Киевщины — другой (Рюрик Ростиславич), и устойчивость этого «дуумвирата» (по определению Б. А. Рыбакова) была весьма относительной. «Русская земля», постепенно ослабевая как государственное объединение, все более расчленяясь, сделалась объектом феодальной борьбы: во-первых, между собственными князьями (группа «Ольговичей» и группа «Ростиславичей»), а во-вторых, между князьями других княжеств. Сторонние наблюдатели ясно замечали процесс государственного разложения в «Русской земле». Так, новгородский летописец писал (1140 г.): «Ходи Мирослав посадник из Новагорода мирить кыян с церниговьцы, и приде, не успев ництоже, силно бо възмялася земля Русская», «и раздрася вся земля Русьская» (HI, 23) 21.



21 Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов / Изд. А. Н. Насонова. М.; Л., 1950 (здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (HI) с указанием страницы).



В этой обстановке само определение «русские» обычно не применялось, судя по летописи, ни к княжествам, находившимся за указанными пределами «Русской земли», ни к населению этих княжеств, в которых жили «суздальци, «ростовцы», «новгородцы», «смоляне», «рязанцы», «черниговци» и др. (по названиям столичных городов), а также еще «вятичи», «древляне», «радимичи» и др. (по старым названиям племен).

Как отмечалось выше, в период феодальной раздробленности возникала новая концепция «Руси» — «Русской земли», уже не объединявшей многие восточнославянские «земли», а противопоставляемой этим «землям». Можно предполагать, что в обстановке экономического усиления и политического обособления восточнославянских княжеств, а также зарождения в них собственных династий, образовавшихся из разветвлений княжеского рода, в крупнейших из этих самостоятельных княжеств стали появляться первые стимулы национально-идеологической дифференциации. Одним из проявлений такого нарождающегося самосознания могло оказаться отрицательное отношение к старой концепции «Руси» — «Русской земли» не только вследствие того, что она уже не отражала реального соотношения государственно-политических сил эпохи, но и вследствие ее имперского (как тогда представлялось) происхождения, которое связывалось с историческими воспоминаниями о принудительном объединении земель, теперь активно стремившихся к самостоятельности.

Таким образом, концепция «Русской земли», первоначально занимаемой главным образом полянами с центром в Киеве, быстро разрослась в представление об обширной империи, а затем, с ее распадом, постепенно все более сужалась, возвращаясь к представлению об изначальных ее размерах. Во второй половине XII в. «широкая» концепция «Русской земли» существовала преимущественно как историческое предание, а «узкая» концепция — как обычная политическая реальность. Анализируя содержание понятия «Русская земля» в «Слове», не следует смешивать разные, указанные выше, концепции этого понятия, существовавшие в XII в.

«Слово» сложилось, по нашему представлению, как лиро-эпическое дружинное произведение (песня, чередующаяся с речитативом) вскоре после возвращения Игоря из половецкого плена (во время его приезда в Киев), а затем оно постепенно (по крайней мере до начала XIII в.) насыщалось новейшими событиями, связанными с его героями (возвращение из плена Владимира Игоревича, походы на ятвягов (1196 г.) и половцев (1202 и 1205 гг.) Романа Мстиславича и т. п.). Автор «Слова» и первый его исполнитель, видимо родовой певец князей Ольговичей, скорее всего служивший Святославу Киевскому, изображал современные ему события похода Игоря и обращался к князьям — своим современникам, заботясь о благе «Русской земли». Поэтому нам прежде всего предстоит обратить внимание на то обстоятельство, в каком смысле употреблялось понятие «Руси» — «Русской земли» летописью применительно к этим же князьям, героям «Слова».





Руська земля за Б.Рибаковим


* * *


Летописные материалы красноречиво свидетельствуют об ограничительном понимании «Руси» — «Русской земли» во второй половине XII в. Например, в 1180 г. «послаша новгородьци к Святославу в Русь по сын...» (HI, 36), они взяли себе из Киева епископа (при Святославе) и его «привезоша из Русе» (HI, 40); «иде князь Святослав... Олгов вънук, из Руси на Суждаль ратью на Всеволода» (Большое Гнездо, HI, 36); он «пожга город Дмитров, возвратися опять в Русь, а князь Всеволод в Володимерь» (Л, 368). Когда тот же Всеволод отдавал свою восьмилетнюю дочь, Верхуславу, замуж за Ростислава Рюриковича (сына героя «Слова»), он отпустил ее «в Русь с великою любовью» (И, 658) 22.



22 Ипатьевская летопись. — ПСРЛ. М., 1962. Т. 2 (здесь и далее ссылки на это издание приводятся в тексте (И) с указанием столбца).



Проводив ее туда, «сестричь» князя Яков, вернулся — «приеха из Руси» (И, 659). Умирая, Давыд Смоленский (1197 г.) «сына своего Костянтина в Русь посла брату своему Рюрику на руце» (И, 704 — 705). Так определяли положение «Руси» восточнославянские княжества, лежавшие за ее пределами. Так же понималась «Русь» при рассмотрении ее собственных внутренних дел. Например, в «Руси» сложилась определенная политическая ситуация, когда

Молодой Ростислав Рюрикович совершил удачный набег на половцев (1193 г.) и явился к своему отцу в Овруч (который уже не входил в «Русь») для совместного похода на Литву. Тогда «Святослав же посла Рюрикови, река ему: «Се сын твой заял половци, зачал рать, а ты хочешь ити инамо, а свою землю оставив, а ныне пойди в Русь, стерези же своея земля». Рюрик же, оставя путь свой, иде в Русь со всими своими полкы» (И, 672). Такой же термин применялся для обозначения войска: «Собравшю Рурику (1202 г. — А. Р.) половци и руси много и пойде на Галичь...» (И, 717).

Не менее показательно однозначное с термином «Русь» словосочетание «Русская земля», в особенности в тех случаях, когда летопись подчеркивает, что речь идет о ней «всей». Когда Мстислав Киевский собрал у себя князей из Луцка, Дорогобужа, Овруча, Турова, Вышгорода для похода на половцев (1168 г.), они сказали ему: «...то есть нам на часть и всей Руской земли» (И, 541) 23.



23 Таким образом, в эту эпоху формула летописи о «всей Русской земли» не означала всех восточнославянских княжеств.



Рядом с понятием «вся Русская земля» фигурирует соответственное ему объединительное политическое понятие «власть русская». Оно относится к междоусобной борьбе героев «Слова». В 1180 г. Святослав, «помысли во уме своемь, яко Давыда иму, а Рюрика выжену из земле и прииму един власть рускую с братьею» (И, 615). Но осуществить это Святославу не удалось: в итоге столкновений Рюрик заключил с ним договор, окончательно расчленивший Киевское княжество, уступив «ему старейшиньства и Киева, а собе взя всю Рускую землю» (И, 624). Изучаемое словосочетание, кроме территориально-политического определения, имело также значение объединения «всех» русских князей и их войск. После поражения Игоря Святослав, Рюрик и Владимир Глебович Переяславский (тоже герой «Слова») подошли к Каневу, «половци же услышавше всю землю Рускую идуще, бежаша...» (Л, 378).

Итак, в политической жизни князей — героев «Слова» существовало, как правило, ограничительное представление о «Руси» — «Русской земле», как области Среднего Поднепровья. Желая быть правильно понятым своими адресатами, автор «Слова» должен был пользоваться именно этой концепцией.

Но эта ограничительная концепция, характерная для феодальной раздробленности, получала еще свою внутреннюю дифференциацию. Северские князья, младшие «Ольговичи» (герои «Слова»: Игорь Новгород-Северский, его сын Владимир Путивльский, Игорев брат Всеволод Буй-Тур Трубчевский, племянник Святослав Рыльский) в случае конфликта с Рюриком, который владел киевскими землями, не считались с враждовавшими с ними другими южнорусскими князьями, принадлежащими к «Руси». Когда, например, Святослав в 1181 г. при помощи половцев захватил Киев, «половци же испросиша у Святослава Игоря (в качестве полководца. — А. Р.)... Святослав же отпусти» его. Против них Рюрик послал свои войска, которыми руководили «воеводы рускеи» (И, 621 — 622). Войска Игоря потерпели поражение, так как «русь же потопташа é», подчиненные ему «половци бегаюче пред русью». Бросив полки, Игорь и его союзник половецкий хан Кончак, «въскочивша в лодью, бежа на Городец к Чернигову». Победа над ними войск Рюрика получила традиционное определение — «и тако поможет бог Руси» (И, 623).

Здесь «Русь» и «воеводы», во-первых, четко определены по своей принадлежности, во-вторых, отделены от Игоря и, естественно, от его половецких союзников. Напротив, при описании битвы Игоря и его княжеской группы с половцами, в том числе с Кончаком (1185 г.), северские войска называются «русью»: половецкие «стрельцы», «пустивше по стреле на русь» (И, 639). Затем Святослав говорит о группе Игоря: «О, люба моя братья и сынове и муже земле Руское...» (И, 645). Эти колебания, связанные с политической возможностью или невозможностью отнесения северских и близких к ним князей к «Руси», будут прослеживаться нами и далее.

Понятие «Русская земля» употреблено в «Слове» 21 раз. Ареал этого понятия в основном очерчен так же, как и в летописях, но с некоторой тенденцией к его расширительному толкованию, как раз за счет включения в него Игоря и его группы (т. е. северских и союзных с ними князей).

Попытаемся классифицировать отношение «Слова» к понятию «Русская земля» по нескольким признакам. Смысловой контекст употребления в «Слове» понятия «Русская земля» свидетельствует о том, что это понятие не отклонялось сколько-нибудь далеко от современных ему географических и политических представлений, отразившихся в летописях. «Слово» призывает не только Рюрика Ростиславича, владевшего «всей Русской землей», вступиться «за землю Рускую», «за раны Игоревы» 24, но и его брата Давыда, владевшего «Смоленской землей», а также Всеволода, владевшего «Суздальской землей», Ярослава Осмомысла, владевшего «Галицкой землей», и ряд других князей, владения которых были весьма далеки от «Русской земли», совершенно от нее не зависели и от набегов половцев не страдали.



24 Здесь и далее «Слово» цит. по изд.: Слово о полку Игореве / Под ред. В. П. Адриановой-Перетц; Текст подгот. к печати Д. С. Лихачев. М.; Л., 1950. (Литературные памятники). Подбор примеров см.: Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» / Сост. В. Л. Виноградова. Л., 1967, вып. 2, с. 126-130.



Если допустить, что автор «Слова» все восточнославянские княжества считал «Русской землей» и всех князей — «русскими», то его обращение к ним с призывом выступить на защиту своих собственных владений стало бы беспредметным. Когда автор мечтал о созыве (совершенно нереальном и для защиты от половцев ненужном) около 11 князей, не относящихся к «Русской земле» (кроме Рюрика), то он придавал этому призыву определенный ограниченный смысл (не только «за землю», но и за «раны»): «за землю Рускую, за раны Игоревы, буего Святъславлича». Поражение Игоря (и его группы) мыслилось здесь в качестве пояснительного синонима к понятию «Русская земля», впрочем, синонима гиперболического (даже по отношению к узкому пониманию термина «Русская земля»). Такое же преувеличение значимости третьестепенного князя наблюдается в следующих двух сопоставлениях: «Тяжко ти головы кромЂ плечю, зло ти тЂлу кромЂ головы — Руской земли безъ Игоря. Солнце светится на небесЂ — Игорь князь въ Руской земли».

В «Слове» в качестве места действия, современного сюжету, названы те города, которые и в действительности находились в «Русской земле»: Киев, Чернигов, Переяславль, Римов. Летопись знает «города русские» (Кончак якобы стремился пленить «грады русские» в 1185 г.; И, 634), один из которых имел даже собственное определение как «Русский». Так, Всеволод (Большое Гнездо) послал (1201 г.) «сына своего Ярослава в Переяславль в Русьский княжить...» (Л, 395).

Символические описания «Русской земли» и ее центров в «Слове» взаимосвязаны: «А въстона... Киевъ тугою, а Черниговъ напастьми. Тоска разлияся по Руской земли; печаль жирна тече средь земли Рускыи». Здесь совершенно правильно говорится о том, что печаль распространилась «посреди» этой «земли», т. е. в Киеве и в Чернигове. Это образное допущение так же верно, как и утверждение, что битва Игоря с половцами происходила «среди земли Половецкыи», т. е. во владениях тех ханов (Кончака, Гзака и др.), с которыми он боролся.

Но, кроме собственно «русских» городов, в «Слове» названы (с некоторым расширительным пониманием дела) города Новгород (Северский), Путивль, Курск — владения младших «Ольговичей», — которые автор тоже относит к «Русской земле», хотя в летописи в это время намечено их обособление — «Северьские городы» (И, 628 — 629) или «городи Посемьские» (И, 645). Присоединение этих городов к «Русской земле» вытекает из представления автора о действиях половцев: «...по Руской земли прострошася половцы, акы пардуже гнЂздо». Действительно, после поражения Игоря Кончак подошел к «русскому» городу Переяславлю, а Гзак — к Путивлю. Разумеется, не может быть и речи о том, что автор писал о военных действиях половцев на просторах всех восточнославянских княжеств, так как таких действий не было. Но даже в том случае, если принять здесь действительное понимание современниками «Русской земли» как Среднего Поднепровья, то и тогда перед нами поэтическая гипербола. Ведь половцы вовсе не простерлись по «Русской земле» (даже в «узком» смысле), а лишь затронули ее южные и юго-восточные зоны (к которым «Слово» относит и Посемье). «Слово» говорит: «А погании съ всЂхъ странъ прихождаху с побЂдами на землю Рускую». Действительно, имели место довольно частые набеги половцев на «Русскую землю», Среднее Поднепровье, с разных сторон: юго-западной, южной и юговосточной. И в данном случае половцы разделились: объединение донских половецких родов двинулось в сторону Киева (но дошло только до Переяславля), а донецкие половцы во главе со Гзаком двинулись в сторону

Посемья. Вторая часть фразы — приходили с «победами» — тоже поэтическая гипербола, так как общих побед половцев над «Русской землей» (даже в ее ограниченном понимании) не было никогда, а имели место более или менее успешные локальные и кратковременные грабительские набеги.

После грустного замечания о поражении Игоря: «А Игорева храбраго плъку не крЂсити» — дается символическая картина, очевидно ориентированная на те же южнорусские пределы: «За нимъ кликну Карна и Жля, поскочи по Руской земли... Жены руския въсплакашась, аркучи: „Уже намъ своихъ милыхъ ладъ... ни очима съглядати..."». Как видим, речь идет о «руских» женах (Игоря и его соратников), и именно здесь «по Руской земле» поскакали Карна и Жля.

Далее, после уже приведенного фрагмента о печали, постигшей Киев и Чернигов, говорится: «А князи сами на себе крамолу коваху, а погании сами, побЂдами нарищуще на Рускую землю, емляху дань по бЂлЂ отъ двора». Действительно, междоусобная борьба среди князей, владевших «Русской землей» (не говоря уже о всех восточнославянских князьях), была почти постоянной (войны между Святославом и Рюриком, обмен набегами между Игорем и Владимиром Глебовичем Переяславским и т. п.). Что же касается второй части фразы, о том, что половцы «сами» приходили с победами, то это значительное преувеличение: обычно половцы приглашались кем-либо из князей в качестве союзников для борьбы с другими князьями. В этих случаях бывали и победы и поражения (например, поражение Игоря и Кончака в борьбе с войсками Рюрика). Конец фразы («емляху дань») — очень архаичная поэтическая гипербола: половцы дани с русских не брали, так как не могли этого сделать.

Исходя из своих общих понятий об ограниченных Средним Поднепровьем пределах «Русской земли», летописец охарактеризовал результат неудачного похода Игоря и его группы: «...отвориша ворота на Русьскую землю» (И, 645). Об этом же и в таком же смысле говорит «Слово»: «Загородите полю ворота своими острыми стрЂлами за землю Рускую...».

В «Слове» есть такого рода случаи употребления понятия «Русская земля», значение которых выступает не cтоль определенно, как в приведенных выше. Например, известный рефрен: «О Руская землЂ! Уже за шеломянемъ еси!» 25. Но среди всех случаев употребления понятия «Русская земля» в «Слове» нет ни одного, который позволил бы подразумевать в нем представление автора о всех восточнославянских княжествах.

Понятие «Русская земля» в «Слове» характеризуется еще тем обстоятельством, что оно выступает в прочной связи со своим антиподом — понятием «Половецкая земля» 26, что вполне закономерно, так как в действительности именно эти две «земли» были длительное время связаны и союзными и враждебными отношениями.



25 В научной литературе встречаются два основных предположения: во-первых, здесь усматривается «Русская земля» как страна, от которой Игорево войско уже удалилось, зайдя за пограничный вал, холм (предположение более вероятное, подтверждаемое в комментарии Д. С. Лихачева); во-вторых, «Русская земля» понимается как Игорево войско, уже находящееся за пограничными сторожевыми курганами, т. е. углубившееся в половецкие владения (предположение, поддерживаемое В. И. Стеллецким).

26 Стилистически «Русская земля» адекватна (в качестве антипода) «Половецкой земле»; может быть, поэтому автор пользуется только этим словосочетанием и не употребляет название «Русь» (встречающееся в летописях и в том же значении, что и «Русская земля»).



«Вся Половецкая земля», подобно «всей Русской земле», известна в летописях. Когда Юрий Долгорукий двинулся «в Русь» для захвата Киева, с ним, кроме собственных войск, шла «вся Половецкая земля, что же их межи Волгою и Днепром» (И, 455). После поражения Игоря половцы собрали «весь язык свой на Рускую землю» (И, 646). В «Слове» мы наблюдаем устойчивые параллелизмы: Игорь навел полки «на землю ПоловЂцькую за землю Руськую»; он бежал «изъ земли Половецкой на землю Рускую»; неудачная битва Игоря произошла «среди земли Половецкыи. Чръна земля... костьми была посЂяна... тугою взыдоша по Руской земли»; когдато князья начали «наводити поганыя на землю Рускую... которою бо бЂше насилие от земли Половецкыи».

Интересы «Слова», о которых в данном случае идет речь, ограничены взаимосвязями «земель» Русской и Половецкой. Никакие другие «земли», хорошо известные летописям, в «Слове» не упоминаются. Обращение «Слова» к князьям, не относящимся к «Русской земле», имеет персональный характер и не является обращением к тем княжествам, которыми они владели. Только в одном случае имеется определение, указывающее на владение князя: «Галичкы ОсмомыслЂ Ярославе!».

Автор «Слова» — горячий патриот «Русской земли» в том ее обычном понимании, какое имеет место в «Слове» и в летописях. Автор с несомненным патриотическим пиететом относился и к «старому времени», т.е. к ранней империи, когда был «давный великый Ярославь», а «того стараго Владимира нельзЂ бЂ пригвоздити къ горамъ киевьскымъ». Но в «Слове» нет указаний на то, что авторский патриотизм простирался на все восточнославянские княжества, ему современные: это и не удивительно, так как в эпоху феодальной раздробленности патриотическая идеология получала локальный характер. Историческое подтверждение такой идеологической закономерности мы находим в летописи, например, при характеристике Мстислава Храброго (брата героев «Слова» — Рюрика и Давыда). Когда его звали новгородцы на княжение, он «не хотяше ити из Руской земли, река им, яко не могут ити из отчины своей и со братьею своею разойтися... хотя страдати от всего сердца за отчину свою всегда бо на великая дела тьснася... хотя исполнити отечьствие свое...» (И, 606 — 607) 27.



27 «Отечьствие» — «отечество», «родина»; см. именно этот летописный пример в данном значении: Срезневский И. И. Материалы для словаря древнерусского языка. СПб., 1902, т. 2, стлб. 833.



Употребление здесь слова не только обычного — «отчина» (родовой домен), но и очень редкого в летописях более широкого — «отечьствие» (отечество) весьма знаменательно. Летописец выходит за пределы распространенных рассуждений о владениях князей, он говорит именно о патриотизме Мстислава и связанных с этим его переживаниях. Братья сказали ему: «...аже зовуть тя с честию, иде, а тамо не наша отчина», — он согласился, но подумал: «...то не могу никако же Руской земле забыти» (И, 607). Далее этот патриотизм подтверждается при помощи сопоставления двух разных «земель», в которых пришлось княжить Мстиславу. Когда он умер (1179 г.), в некрологе говорилось: «...всегда бо тосняшется умрети за Рускую землю и за хрестьян», «от всего сердца бьяшеться за отчину свою», «и плакашеся по нем вся земля Руская», «и плакашеся по нем вся земля Новгородьская» (И, 610 — 611). На фоне этих примеров достаточно отчетливо видно, что патриотические идеалы автора «Слова» связывались только с «Русской землей».

В строгой зависимости от концепции «Русской земли» летопись выделяла несколько произвольных понятий, также весьма важных для изучения «Слова». Так, по признакам того же географического и политического ареала создавалось представление о «русских князьях», которое в те времена не применялось для обозначения всех восточнославянских князей. «Русские князья» не смешивались с князьями «суздальскими», «рязанскими», «галицкими» и др. Например, Святослав созвал свою «братью», принадлежавшую к «русским князьям», — Ярослава, Игоря, Всеволода (Буй-Тура) «и поча с ними думати, хотя на рязанский князи...» (И, 697). Персональный состав «русских князей» был хорошо известен современникам. Когда Святослав (1179 г.) поджидал Ростиславичей южнее Треполя для похода на половцев, в летописи в связи с этим говорилось: «Слышавше же князи рустии поидоша за Сулу... половци яшася бегу...» (И, 613); в марте 1185 г. о Святославе и Рюрике сказано: «бог» дал «победу князема рускыма» (И, 636). Подобно «всей Русской земле», в летописи фигурируют и «все» русские князья, как вполне определенное ограниченное объединение. Собираясь в поход на половцев (июль 1184 г.), Святослав и Рюрик послали за князьями переяславским, луцким, туровским, пинским, городенским, дубровицким. Эта княжеская группировка получила в двух летописях разные, но корреспондирующие обозначения: по южной версии Святослав «послата по околнии князи» (И, 630), по северной версии — «ходиша бо князи русстии вси на половце» (Л, 374). Иначе говоря, для суздальского летописца «все русские князья» — это именно те, которых киевский летописец назвал «окольными». Точно так же, по суздальской летописи, после поражения Игоря Святослав «посла по сыны свои и по вси князи» (Л, 378); тогда к нему явились его сыновья Олег и Владимир, его «сват» Рюрик, еще какие-то безымянные (мелкие) дополнительные силы «со инеми помочьми». Летописный контекст не позволяет нам предполагать, что Святослав, пославший за двумя своими сыновьями и, кроме них, «по вси князи», решил собрать всех тех могущественных знаменитых и отдаленных князей, к которым обращало свой поэтический призыв «Слово».

Вот еще показательный пример того, кто именно назывался «всеми» русскими князьями. В 1187 г. Рюрик сказал Святославу: «Ты, брате, еди в Черьнигов, совокупись же со братьею своею, а яз сдесе — со своею. И тако совокупишеся вси князи руские поидоша по Днепру» (И, 635). В этом походе на половцев участвовали Рюрик, Святослав и Ярослав (Черниговский), видимо, со своими ближайшими вассалами.

Таким образом, в общественном сознании эпохи «всеми» русскими князьями считались только те князья, которые были сюзеренами или вассалами «всей» Русской земли (Среднего Поднепровья), а отнюдь не все восточнославянские князья. Однако и эта группа южнорусских князей, за исключением Святослава и Рюрика, третьестепенных, не всегда бывала единой, так как и она раздиралась политическими противоречиями. Из состава «русских князей» выделялась особая маленькая группа родичей Святослава, которая подчинялась ему только в тех случаях, когда это представлялось ей выгодным, и успешно уклонялась от его воздействия в других случаях. Это были его «своя братья» (И, 630) или «Ольговы внуки» (Л, 376), т. е. герои «Слова» — Ярослав Черниговский (брат Святослава), Игорь (двоюродный брат Святослава) и его группа. В июле 1184 г., имея в виду Святослава и Рюрика, Игорь сказал Всеволоду (Буй-Туру), Святославу Рыльскому, Владимиру Игоревичу и дружине: «Половци оборотилися противу руским князем и мы без них кушаимся на вежах их ударити...» (И, 633). Подчеркнутая здесь обособленность северских князей («мы»), отделивших себя от «русских князей», была связана с прецедентом предшествующего похода на половцев (весной 1184 г.), когда Владимир Глебович Переяславский потребовал для себя у Игоря места в авангарде на следующем основании, отделявшем его от северских князей: «Князи бо русции дале бяхуть напереде ездити в Руской земли» (И, 628).

В «Слове» по отношению к северским князьям (как и в отношении их владений, будто бы входивших в состав «Русской земли») дается несколько расширенное толкование: они относятся к «русским», выступают как «русичи» — «русици», у них «рускыя плъкы», «жены руския».

В соответствии с представлениями о «Русской земле» и «русских князьях» летопись четко выделяет «русские полки», не смешивая их с войсковыми частями других княжеств. Когда Андрей Боголюбский (1174 г.) «исполнися высокоумья» и «ражьгся гневом» на Ростиславичей, он послал на «Рускую землю» свои войска, в составе которых, естественно, не было «русских», а были «суждальци, володимерци, переяславци, белозерце, муромце, и новгородце, и рязаньце» (И, 574). Против них Ростиславичи и их союзники собрали «и кыяны совокупивше, и берендеиче, и Поросье и всю Рускую землю полкы» (И, 575). Аналогичные примеры наблюдаются во многих случаях. Так, обороняя Владимиро-Суздальское княжество от Святослава, навстречу ему вышел Всеволод с «суждальскими полки и с рязанскими полки и муромскими» (И, 618). «Рязанские полки» напали на обозы Святослава, но его союзник Всеволод (Буй-Тур), быстро приблизившись «и руским полком и своим полком», исправил положение — «и тако рязанские князи утекоша» (И, 618). Отсюда ясно, что «суздальские», «рязанские» и другие «полки» не были «русскими полками». Кроме того, «русские полки» (Святослава) отделяются здесь и от пришедших с ними «своих» полков Всеволода (Буй-Тура), очевидно трубчевских и курских (в «Слове»: «А мои ти куряни свЂдоми къмети»), т. е. снова наблюдается обособление представителей Северской земли. Но при поражении Игоря (1185 г.) летопись дает несколько более обобщенное определение его «полков» в связи с их противопоставлением половецким «полкам»: «усретоша полкы половецькие», «видяхом полки половецкие» (И, 628, 630); «мнози ранении... быша в полках руских» (И, 641). В «Слове» дается аналогичное противопоставление: «А поганаго Кобяка... от ... плъковъ половецкыхъ ... выторже...», «рускыя плъкы оступиша».

Упоминает летопись и о «русских воинах» в определенном контексте: в результате похода Мстислава Киевского на половцев (1168 г.) «всим руским воем наполнитися до изобилья» трофеями (И, 540). От «русских» воинов ясно отличаются, например, «все новгородьские» (И, 607). Таким образом, вполне определенные военные ситуации, связанные с постоянными междоусобными войнами, позволяют ясно отличить «русские полки», «русских воинов» от всех иных военных сил, принадлежащих к той же народности, но так не называемых.

Помимо указанных военных ситуаций, летопись отмечала и другие феодальные отношения между княжествами, которые тоже выделяли «русские» элементы как совершенно обособленные. Например, когда Ростиславичи (в их числе и названные в «Слове» Рюрик и Давыд) на некоторое время овладели частью владимиро-суздальских земель, они ставили по городам свою администрацию, т. е. раздавали «посадничество русьскым детьцкым, они же многу тяготу людем сим створиша продажами и вирами...» (Л, 355). Отсюда видно, что «русских детских» суздальская летопись расценивала как иноземных угнетателей. .





* * *


«Русская земля» для многих князей, владевших иными землями, долгое время еще оставалась вожделенной целью их политических и военных усилий (как это было, например, для Юрия Долгорукого), и древняя ее слава сохраняла свое очарование. Но уже новое поколение князей, особенно владимиро-суздальских и галицко-волынских, стало проявлять к ней совсем иное, только терпимое, а иногда и отрицательное отношение. В этой связи наибольший интерес представляет появление новой концепции «Русской земли» в воззрениях и действиях Андрея Боголюбского (сына Юрия Долгорукого).

После предпринятого разгрома Киева войсками Андрея (1169 г.) он стал рассматривать «Русскую землю» как свою провинцию. Андрей «разгневался на Ростиславичи» и решил их изгнать: «Давыдови рци, — а ты пойди вь Берладь, а в Руской земли не велю ти быти» (И, 573). Ростиславичи (в их числе Рюрик и Давыд) отказали Андрею, заявив: «...нам путь кажеши и изь Руськой земли без нашея вины» (И, 570). Идеологические претензии Андрея (после его смерти) были пояснены Кузьмищей Кияниным, когда он «нача плакати» над князем 28.



28 Как известно, в 1174 г. Андрея Юрьевича убили его придворные («свои милостьници»; HI, 34). Утверждавшаяся Андреем «самовластная» политика потерпела неудачу, потому что Андрей, у которого не было опыта предшественников, предпринял крупные внешнеполитические акции (походы на Киев, Новгород, в Волжскую Болгарию и др.), не ограничив положения собственной аристократии и не создав корпуса преданных ему «служилых людей» (типа позднейших опричников). Эту ошибку Андрея отметил уже Кузьмища: «Господине мой, како еси не очютил скверных и нечестивых пагубоубийственных ворожьбит своих, идущих к тобе, и како еси не домыслил победити их, иногда побежая полкы поганых болъгар?» (И, 590).



Если к Андрею, по словам Кузьмища, «гость приходил из Царягорода, и от иных стран, изь Руской земли, и аче (если. — А. Р.) Латынин, и до всего хрестьянства и до всее погани, и рече (Андрей. — А. Р.): «Вьведе и (его. — А. Р.) вь церьковь и на полаты, да видять истиньное христьянство и крестяться»» (И, 591). Так полуполовец (по матери — половецкой ханше) Андрей усердно стремился обосновать новый религиозно-политический миф «истинного» православия с тем, чтобы опорочить традиционное представление о «Русской земле». Современникам было достаточно хорошо известно, что Киевская Русь приняла христианство от Византии, что киевская митрополия зависела от цареградского патриарха и в свою очередь ставила епископов в разные княжества, и в тот же Владимир. Именно поэтому Андрею было необходимо унизить авторитет Царьграда, а «Русскую землю» приравнять к «землям» иностранным и даже иноверным, не обладавшим «истинным христианством», на которое уже безраздельно претендовал новый в русской истории «самовластец».

Эта концепция была вполне закономерной в первый период военно-политической борьбы «Суздальской земли» с «Русской землей». Но уже вскоре, в период правления Всеволода (брата Андрея по отцу), когда «Русская земля» перестала представлять для него сколько-нибудь серьезную опасность, такие воззрения оказались политически непригодными. Вторая империя, зарождавшаяся на Северо-Востоке, уже начавшая подчинять своей власти доступные ей восточнославянские и неславянские земли, нуждалась теперь в присвоении старинного высокого авторитета и славы своей южнорусской предшественницы. Одним из первых свидетельств этого идеологического процесса явилось создание универсальной государственной формулы, объединившей старое понятие «Русь» с ее новым широким толкованием в качестве «всея Руси».

Возможно, формула эта была занесена в летописи несколько позднее (XIV в.), но она удачно определила политические отношения, зародившиеся еще до монголо-татарского нашествия. Нельзя не заметить, что именно эта формула, получившая впоследствии мировую известность, первоначально была применена относительно двух героев «Слова», располагавших владениями как раз по противоположным «украинам», юго-западной и северо-восточной от древнего киевского центра «Русской земли». В пышном некрологе (1205 г.) Роману Мстиславичу, «како державшего бывша всей Руской земли князя Галичкого», говорилось: «По смерти же великаго князя Романа, приснопамятнаго самодержьца всея Руси...» (И, 715). Могущественный Роман, которого в Западной Европе называли «королем Руси» (и сын которого, Даниил, действительно стал королем), не княжил в Киеве, но рассматривал его как северо-восточную окраину своих притязаний. Очевидно, он (полуполяк, по матери — польской принцессе) стремился возвысить престиж Галицко-Волынского княжества перед другими государствами (Византией, Польшей, Венгрией) за счет падения авторитета старой империи («Русской земли»), но в силу известных исторических и политических условий такое начинание не оказалось перспективным. С гораздо большими основаниями, получившими полное историческое оправдание, на ту же самую государственную формулу стали претендовать владимиро-суздальские князья, которые рассматривали Киев и «Русскую землю» как юго-западные пределы своего влияния. Здесь эта формула появилась (видимо, позже) в летописном некрологе Всеволоду (Большое Гнездо), причем даже с намеренной попыткой ретроспективного отнесения ее не только к самому Всеволоду, но даже к его отцу, Юрию Долгорукому: в 1212 г. «преставися великий князь Всеволод... сын Гюргев, благочестиваго князя всея Руси» (Л, 414).

Горячий патриотизм «Слова», обращенный к сравнительно небольшой и теснимой со всех сторон и самостоятельными русскими княжествами, и половцами «Русской земле», если рассматривать его с позиций современных автору, но не относящихся к этой земле князей и княжеств, в особенности «Суздальской земли», должен был бы вызвать скорее осуждение и в лучшем случае удивление, нежели сочувствие. Политическое (и даже религиозное) понятие «Русской земли» как мощного в свое время фактора объединительной государственной политики (до 30-х годов XII в.) во времена «Слова» безнадежно устарело. Сама «Русская земля» давно уже сделалась объектом приложения противоборствующих сил могущественных и суверенных княжеств. Для владимиро-суздальских князей, насаждавших культ богородицы (не случайно еще Андрей Боголюбский перенес с Юга во Владимир византийскую икону, впоследствии — Владимирскую божью матерь), «истинное христианство» и церковную литературу, вся идеология «Слова», традиционно киевская, дружинно-эпическая, в большей мере языческая, чем христианская, т. е. идеология, направленная к возрождению архаических традиций «Русской земли», не могла не показаться совершенно неприемлемой. Такая архаичная высокая поэзия (например, обращение Ярославны с мольбой не к богоматери, а к ветру, Днепру и солнцу) лишний раз подтвердила бы представление этих властных и суверенных феодалов о том, что выходцев из «Русской земли» нужно заново крестить, чтобы они познали наконец «истинное христианство». Возвышенные идеализированные представления «Слова» о «Русской земле» с древним центром в Киеве были чужды новой концепции государства, которая складывалась во Владимиро-Суздальской земле.

Со временем это положение существенно изменилось. Не случайно «Слово» оказало сильное влияние на «Задонщину» (XV в.) именно тогда, когда идеи объединения русских земель вокруг Москвы вообще, и прежде всего для борьбы с монголо-татарским игом, стали политически реальной перспективой для ближайшего будущего. Примененная в «Слове» территориально и политически ограничительная концепция «Русской земли» (как Среднего Поднепровья с добавлением Посемья), свойственная феодальным представлениям именно изображаемой в нем эпохи, показательна для нас и в том смысле, что она служит одним из свидетельств подлинности и древности этого великого поэтического памятника.














Див. також:

Слово о плъку ИгоревЂ

А.І.Генсьорський. Термін Русь (та похідні) в Древній Русі...

Руська земля (у вузькому значенні) за Б.Рибаковим.

Руська земля у вузькому значенні за М. Тихомировим.

Руська земля (у вузькому значенні) за А.Насоновим.

Ірина Жиленко. До історії використання топоніму "Русь", "Рóссія" в українській історіографії...

Наталя Яковенко. Вибір імені versus вибір шляху: назви української території (2009)


На інших сторінках:

Руська земля у вузькому значенні за І. Данілевським.

Руська земля та Русь за К. Рижовим (zip).










Головна







© Сканування та обробка: Максим, «Ізборник» (http://litopys.kiev.ua)
8.V.2003








Вибрана сторінка

Арістотель:   Призначення держави в людському житті постає в досягненні (за допомогою законів) доброчесного життя, умови й забезпечення людського щастя. Останнє ж можливе лише в умовах громади. Адже тільки в суспільстві люди можуть формуватися, виховуватися як моральні істоти. Арістотель визначає людину як суспільну істоту, яка наділена розумом. Проте необхідне виховання людини можливе лише в справедливій державі, де наявність добрих законів та їх дотримування удосконалюють людину й сприяють розвитку в ній шляхетних задатків.   ( Арістотель )



Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть мишкою ціле слово та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.