С. М. Крапивина (Лобода)
НЕСКОЛЬКО СЛОВ О ТАРАСЕ ШЕВЧЕНКО
В 1862 году случилось мне быть в Киеве, где жила тогда с семейством моя сестра, В. М. П[ашковск]ая, в доме которой Шевченко прожил ровно три недели в последний свой проезд по Малороссии.
Сестра проводила лето того года на самой окраине города — предместии Переварках. Не знаю, какими именно путями, то есть по чьему совету или указанию *, но Шевченко, выжидавший тогда высылки каких-то денег из Петербурга *, пришел к сестре и прямо обратился к ней с предложением: взять его на квартиру, «попоить и покормить» в кредит, на что она, больная и, вследствии болезни, причудливая, и согласилась, заинтересованная как оригинально-типичной наружностью поэта, так и его оригинальным предложением, хотя совершенно не знала, с кем, собственно, имеет дело.
Она умела отлично читать его произведения, из которых «Наймичку», «Катерину», «Тополю» и несколько мелких «думок» знала на память, но никогда не видела его портрета, а он почему-то не сразу сказал ей, кто он такой: «Як бачите, чоловік... Шов, шов, бачу — хатка, не та панська, не то мужицька — біла, біла, як сметана, та ще й садочком обросла; а на дворі дитячі сороченятка сушаться — рукавами махають — мене кличуть, я й зашов!..»
Дело объяснилось, и Шевченко поселился у сестры в одной комнатке, с окном в небольшой, но густой фруктовый садик; и не прошло и недели, как он был уже своим — не только с детьми сестры, но и с нею самою, называя ее то «тіточкою», то «дядиною», а также и со /362/ всеми соседками и их белоголовыми ребятищками, бегавшими за ним с возгласами: «Дядьку! Да расскажи ж бо ще хоть одну казочку!» [...]
Шевченко вставал аккуратно с восходом солнца, чтобы видеть, как просыпаються — прошумят «на-добрыдень» высокие тополи и «пташки прощебечут» свой первый привет утру... Молился и умывался на дворе, сам вытаскивал себе «погожей» — свежей воды из глубокого колодца. До чая всегда выпивал добрую чарку «горілочки», закусывая, или, вернее, загрызая ее «жменько пшонько пшоньця», которое постоянно носил просто в кармане своих широких, «як море», шаровар. Он уверял, что закуски «здоровійшой», как эта, не может быть, «бо оно і смачне, і зуби точить — тільки, бог милує, не на людей, а на мясо і хліб святий, — і у животі выстрібає усяку там нечисть, що на кишках осідає». Чай пил, но не любил его, называя его по-польски «гербатою», и говорил, что, кто много ее употребляет, тот под старость горбатеет...
Любимым его кушаньем был настоящий малороссийский борщ, «затертий пшонцем и затовчений старим салом», вареники с творогом из грубой гречневой муки и такие же «галушки»; но от двух последних блюд у него каждый раз подымалась мучительнейшая изжога, от которой он лечился пшеном же, предпосылая ему «горілочку», — «бо нічим не выбьешь клина, як клином!» Из фруктов предпочитал «кавуны» (арбузы) и «ягоду сливу».
После обеда он обыкновенно выходил в садик, ложился лицом вверх под густолиственную яблонь и громким голосом сзывал к себе ребятишек «на бесіду, пока не засну, а тоді — втікайте!»
Они по нем бесцеремоннейшим образом ползали, тормошили его за усы, которыми он умел шевелить по-кошачьи, — словом, детски злоупотребляли еого добродушной готовностью служить им игрушкой; но он оставался довольным этими чувствительными признаками детской любви и полного к нему доверия: «Кого люблять дітки — той, значить, не зовсім ще поганий чоловік!»...
Но потом вдруг раздавался неестественно сильный, резкий всхрап, и маленьки мучители мигом разбегались прочь, зная, что теперь уже не до игр с «дядьком, бо, бач, хропе, наче коняка!... Тікаймо, бо начне брикатися...» /363/ Не открывая глаз, Шевченко всегда улыбался своему способу отгонять своих друзей [...]
В царственно роскошные, безлунно-бархатные, темно-синие южные ночи Шевченко любил бродить по двору и садику почти до рассвета. Он говорил, что бесчисленные «зірочки» (звездочки) не пускают его в хату — все мигают ему, чтобы он не спал, «разуму и головы не засыплял»... Вообще же он спал очень мало [...]
После его отъезда все дети сестры, она сама, соседки и их ребятишки плакали и долго-долго скучали. В короткий промежуток времени симпатичный автор «Кобзаря» успел так привязать к себе всех окружающих, что его считали чуть ли не ближе родного! Даже ко всему апатичная кухарка Федора, которую постоянно поддразнивал Шевченко тем, что она носит височки, — и та объявила сестре, что у нее «наче камнем сердце навалило, як дядько від’їхав» [...]
Сестра всегда говорила, что ее мимолетное знакомство с Шевченко было золотым лучом солнца в ее жизни.
С. М. Крапивина (Лобода). Несколько слов о Тарасе Шевченко
Печатается по изданию С. Крапивина, Несколько слов о Тарасе Шевченко, журн. «Пчела», 1875, № 42, 2 ноября, где опубликовано впервые.
Лобода (урожд. Пашковская) Степанида (Стефанида) Матвеевна (1827 — 1887) — писала под псевдонимом «С. Крапивина»; автор повестей, рассказов и очерков, жена Виктора Васильевича Лободы, революционного деятеля, офицера, в начале 60-х гг. члена первой «Земли и воли».
Помимо публикуемых воспоминаний, напечатала также заметку «Жуткий вечер из жизни Т. Г. Шевченко» (журн. «Пчела», 1878, № 5, 29 января, стр. 66).
Стр. 361. Не знаю, какими именно путями, то есть по чьему совету или указанию... — Очень трудно, разумеется, предположить, что находившийся под полицейским следствием в августе 1859 г. Шевченко случайно отыскал дом свояченицы революционного деятеля В. В. Лободы, находившийся на далекой окраине Киева, и «прямо обратился к ней»; вероятно, еще в Петербурге поэт, уезжая на УКраину, запасся рядом адресов лиц, с которыми ему предстояло установить связи. Арест в июле под Прохоровкой и последующий приезд в Киев — уже не свободный, а вынужденный и поднадзорный — нарушил все планы Шевченко, который после этого должен был возвратиться в Петербург. Виктор Лобода жил в это время в Полтаве, где руководил созданием подпольной организации, влившейся затем в «Землю и волю»; был арестован осенью 1862 г., уже после своего переезда в Смоленск, и /477/ сослан в Пермь. Еще в 1859 г. был связан с подпольными революционными кружками Харькова, Киева, Чернигова, а также Петербурга и Москвы. Любопытно, что в устной традиции сохраняется свидетельство современников, которые считали, что Шевченко жил на Приорке, скрываясь от властей; старожил этого предместья Киева, Иван Герасимович Кагарлицкий, вспоминает: «Моя бабка, Софья Павловна Кагарлицкая-Пихур (1798 — 1903), рассказывала, что Т. Г. Шевченко, находясь в Киеве, жил в доме № 5, по Вышгородской улице. В народе говорили, что Т. Г. Шевченко прячется здесь, преследуемый правительством, живет тайно».
...высылки каких-то денег из Петербурга... — Сведения ошибочные: Шевченко в это время находился под следствием, которое закончилось высылкой поэта с Украины. «Не придавая делу этому особого значения, я оставляю его без последствий», — сообщал 15 августа 1859 г. киевский генерал-губернатор князь Васильчиков начальнику III Отделения, князю Долгорукову, о прекращении следствия по «делу» Шевченко, но тут же добавлял: «Если бы Шевченко пожелал поселиться в здешнем крае [на Украине], то я полагал бы отклонить его намерение».
[С. М. Крапивина (Лобода). Несколько слов о Тарасе Шевченко // Т. Г. Шевченко в воспоминаниях современников. — М., 1962. — С. 361-363; 477-478.]
© Сканування та обробка: Максим, «Ізборник» (http://litopys.kiev.ua/)
23.VI.2009
