[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 386-390; 560.]
Попередня
Головна
Наступна
Н. Г. Чернышевский
НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕСТАКТНОСТЬ
(Отрывок)
Мы не знаем, дойдет ли наша статья до сведения галицийских малороссов; если не дойдет, она будет написана напрасно, потому что собственно для них только мы пишем ее, пишем с самым искренним сочувствием к ним, с самым живейшим желанием блага им. Да и как могли бы мы не сочувствовать им? Галицийские малороссы, или, как они себя называют, русины, отличаются всеми свойствами, общими целому малорусскому племени. А если есть племена, могущие к себе привлекать симпатию больше, чем другие племена, то именно малороссы — одно из племен наиболее симпатичных. Очаровательное соединение наивности и тонкости ума, мягкость нравов в семейной жизни, поэтическая задумчивость характера непреклонно настойчивого, красота, изящество вкуса, поэтические обычаи — все соединяется в этом народе, чтобы очаровать вас, так что иноплеменник становится малорусским патриотом, если хоть сколько-нибудь поживет в Малороссии. (А их положение! Это племя по преимуществу — племя поселян, доля которых тяжела. Их патриотизм чист от помысла о порабощении других: они желают лишь того, чтобы им самим было легче жить на вольном свете: никакое другое племя не хотят они подчинить себе или обижать.) Нельзя не сочувствовать им.
Но пусть же они, не оскорбляясь, выслушают мысли, быть может, щекотливые для них, но высказываемые только из желания успеха их стремлениям.
Перед нами лежат два первые нумера львовского «Слова», газеты, называющей себя органом галицийских малороссов. Мы не можем знать, все ли галицийские малороссы хотят признавать своим органом эту газету, но она, очевидно, издается людьми, убежденными, что за ними стоит, по одной с ними дороге пойдет все /387/ русинское племя. Самая возможность такой мысли их доказывает, что людей, сочувствующих им, между русинами очень много. Если они и не представители всего племени, они, во всяком случае, — представители сильной и, вероятно, самой сильной между русинами партии. Мы судим о ней только по двум первым нумерам газеты. Следующим нумерам не случилось дойти до нас. Мы хотели бы думать, что материал, представленный этими двумя первыми нумерами, недостаточен для того, чтобы судить о партии, имеющей своим органом «Слово», но, к сожалению, мы только «хотели бы» и не можем думать так: слишком выразительно определился политический такт этой партии в первых двух нумерах ее газеты. Каждое наше слово о ней будет основываться на выписках из этих двух нумеров.
О языке, которым писала газета, мы не желали бы судить: мы слишком плохие знатоки в этом деле. Но спрашиваем у кого угодно, слышавшего малорусскую речь, имеют ли хотя малейшее сходство с ней, например, следующие фразы: «благослови нас на дело, на добрый подвиг духа, да соблюдем веру и отечество»; «честно служивший богу своим словом»; «для которого в неприязненных обстоятельствах погасло»; «все силы нашего духа, все стремление ума»? Эти фразы все взяты нами с одной первой страницы первого нумера, и много можно было бы набрать в ней других точно таких же. Разве это — малорусский язык? Это язык, которым говорят в Москве и Нижнем Новгороде, а не в Киеве или Львове. Львовское «Слово» основывает свои права и надежды на том, что малорусское племя — племя из 15 миллионов человек. Зачем же говорить о племенном единстве ломаным языком, каким никто не пишет нигде, кроме Львова? Наши малороссы уже выработали себе литературный язык несравненно лучший: зачем отделяться от них? Разве он так далек от языка русинов, что им нужно писать другим наречием? Но если так, вы — уже не малороссы: вы как лужичане — отдельное племя. Но если так, вас только 3 миллиона, и вы не можете удержать своей народности. Что за странные люди! Воодушевляются мыслью о своей национальности и хотят дробить свое племя на мелкие части без всякой надобности.
И если б это относилось еще только к одному вопросу о литературном языке, — нет, львовское «Слово», не колеблясь, обнаруживает такую же мысль и относительно политической жизни племени...
Следовало бы «Слову» повнимательнее подумать также, надобно ли считать за спор между национальностями тот спор, в который оно бросается с такой готовностью и который понимает оно как спор национальностей? Очень может быть, что при точнейшем рассмотрении живых отношений львовское «Слово» увидело бы в основании дела вопрос, совершенно чуждый племенному вопросу, — вопрос сословный. Очень может быть, что оно увидело бы и на той, и на другой стороне и русинов, и поляков, — людей разного племени, но одинакового общественного положения. Мы не полагаем, чтобы польский мужик был враждебен облегчению повинностей и вообще быта русинских поселян. Мы не полагаем, чтобы чувства землевладельца русинского племени по этому делу много отличались от чувств польских землевладельцев. Если мы не ошибаемся, корень галицийского спора находится в сословных, а не в племенных отношениях. И если мы не ошибаемся, та сословная партия, /388/которая представляется львовскому «Слову» враждебной к русинской национальности, не имеет собственно к этой национальности ровно никакой вражды, а по сословному вопросу расположена теперь эта партия к чрезвычайно большим уступкам в пользу поселян как польского, точно так же и русинского племени. Вот об этом-то и не мешало бы додумать львовскому «Слову».
...За укоризною, обращенною, как нам кажется, совершенно не в ту сторону, в какую велит обратить ее здравый смысл, следует самовосхваление с целью доказать, что русины имеют право уважать себя не менее других племен. Хорошо; на чем же основывает львовское «Слово» права русинов? «Они защищали Западную Европу от татар». Это — неправда. С татарами галицийские русины боролись очень мало, меньше литовцев и чуть ли не меньше поляков. С татарами боролись восточные малороссы, от которых львовское «Слово» отделяет русинов. Что-нибудь одно из двух: или выставляйте себя только частью великого малорусского племени, каковы и на самом деле вы, или не присваивайте себе заслуг, сделанных теми частями вашего племени, от единства с которыми вы отказываетесь по вашей программе. Но львовское «Слово» не видит несообразности в своих статьях, провозглашающих отдельность русинской Галиции от остальной Малороссии и ставящих в заслугу русинам то, что сделано другими малороссами.
...Политические права племени основываются на его живых отношениях. Вы хотите писать по-русински? Прекрасно; если вы умеете писать, вам не нужно никаких других доводов: вам нужно это, вам приятно это, — чего же больше? Вы имеете на то полное право. На Олега и Нестора ссылаться тут смешно. Будет ли иметь успех ваше желание? Это зависит от того, будете ли вы иметь публику. Если в русинском племени есть достаточное число людей, у которых уже развилась потребность читать газеты, вы будете иметь успех теперь же (когда сумеете писать для них дельные и полезные вещи). Если нет, Нестор и Игорь вам не помогут, — у вас нет публики, вы должны еще позаботиться о том, чтобы научить ваших соплеменников искусству чтения. Тут важность не в доказывании удивительных достоинств старинной вашей литературы, а в нынешней степени просвещения у вашего племени.
«Но есть люди, доказывающие, что русинское наречие неспособно иметь литературу: это — враги ваши». Конечно, пока вы не будете иметь многочисленной публики, многие будут сомневаться в полезности и практичности ваших попыток издавать русинские газеты, особенно если вы будете писать ломаным языком, каким пишете теперь, смесью местного галицийского наречия с нашим литературным и с церковно-славянским языком. Но такое сомнение еще вовсе не означает вражды к вам. Вот мы, например, безусловно желаем вам всего хорошего, а в полезности вашей газеты тоже сомневаемся очень сильно. Или даже и не сомневаемся, а совершенно уверены, что вы идете по ложному пути. Зачем вы придумываете себе особенное ломаное наречие, отделяетесь от общей малорусской литературы? Одна галицийская часть малороссов так мала, что не в состоянии иметь своей отдельной порядочной литературы, как не может иметь своей отдельной порядочной литературы Костромская губерния или Дорсетширское графство, Тироль или Люблинское воеводство. Эти маленькие части больших народ-/389/ностей что-нибудь значат в чем бы то ни было — в литературе ли, в политической ли жизни — только тогда, когда держатся в одном целом с остальными частями своего народа.
...Зачем же львовское «Слово» на каждой строке твердит русинскому народу: «считай своими врагами всех поляков, считай своим другом каждого русина», — зачем оно внушает русинскому народу эту фальшь, против которой само свидетельствует в забывчивости?
Мы видим также, что много богатейших панов в Галиции — чистые русины; это засвидетельствовано самим львовским «Словом». Если оно хочет быть представителем интересов русинского народа, пусть оно спросит у русинов, меньше ли, чем польские паны, брали повинностей эти русинские паны, больше ли польских панов они сделали уступок русинскому народу, — короче сказать, лучше ли было русинскому поселянину у русинского пана, чем у польского? Слышали мы свидетельство об этом от человека, не слишком любившего льстить полякам, от человека, имя которого драгоценно каждому малороссу, — от покойного Шевченко. (Впрочем, львовское «Слово», быть может, не признает Шевченко своим человеком: ведь он — не русин и в львовском «Слове», наверное, не стал бы писать.) Он свидетельствовал нам, что паны из малороссов далеко уступают панам из поляков справедливостью и человечностью в обращении с поселянами. Этот отзыв прекратил для нас возможность смотреть на отношения поляков к малороссам теми глазами, какими смотрит львовское «Слово». Он окончательно разъяснил для нас ту истину, которую давно мы предполагали сами. Вот она.
В землях, населенных малорусским племенем, натянутость отношений между малороссами и поляками основывалась не на различии национальностей или вероисповеданий; это просто была натянутость сословных отношений между поселянами и помещиками. Большинство помещиков там поляки, потому недоверие простолюдинов к полякам — просто недоверие к помещикам. Когда малороссы говорят о панах, они только забывают прибавлять, что в числе панов есть и малороссы, потому что этих панов малороссов гораздо меньше, чем поляков. Но к этим панам их отношение точно таково же, как и к польскому большинству панов. Различие национальностей не делает тут никакой разницы. О чувствах и поступках польских панов относительно поселян разных племен надобно сказать точно то же, что о чувствах малорусских поселян к панам разных племен: различие национальностей и тут не производит никакой разницы в отношениях. От польского поселянина польский пан требовал нисколько не меньше, чем от малорусского поселянина; ни в одном из тех облегчений, какие он сделал или соглашается сделать польскому поселянину, он и не думает отказывать малорусскому поселянину. Тут дело в деньгах, в сословных привилегиях, а нисколько в национальностях или вероисповедании. Малорусский пан и польский пан стоят на одной стороне, имеют одни и те же интересы; малорусский поселянин и польский поселянин имеют совершенно одинаковую судьбу; если была она дурна прежде, она была для обоих одинаково дурна: насколько становится или станет она лучше для одного из них, ровно настолько же и для другого. /390/
Ничего этого не понимает львовское «Слово». Ему не то неприятно, что поселянам было тяжело; ему неприятно лишь то, что большинство панов говорило на малорусском языке. Оно не понимает, что малорусскому поселянину не было бы ни на волос легче, если бы все паны в Малороссии были малороссы, — напротив, было бы малороссу тяжелее от этого, как свидетельствовал нам Шевченко. Мы знаем, что очень многие из образованных малороссов, и кроме помещиков малороссов, не захотят признать этого мнения за истину: она противоречит национальному предрассудку, потому многими будет отвергнута, по крайней мере, на первый раз. Но никакие голословные возражения не поколеблят нашего мнения, опирающегося на такой авторитет, как Шевченко. Не опровергать наши слова мы советуем друзьям малорусского народа, а призадуматься над ними и проверить их фактами. Факты подтвердят их, мы в том уверены, потому что Шевченко чрезвычайно хорошо знал быт малорусского народа. Опираясь на этот непоколебимый авторитет, мы твердо говорим, что те, которые захотели бы говорить противное, ослеплены предрассудком и что малорусский народ ничего, кроме вреда, не может ждать себе от них...
...Мы начали статью тем, что будем говорить исключительно о галицийских русинах, и действительно имели в виду только их во все продолжение статьи. Она относится исключительно к делам Галиции. Судьба остальной части малорусского племени устроена и обеспечена так превосходно, что об этой остальной части нам нечего заботиться, да и сама она не чувствует нужды иметь о себе никаких забот. Нашим русским малороссам даны все права и выгоды, каких только когда-либо желали они. Их обидеть не может теперь никакое племя. Они благоденствуют, по совершенно верному и очень удачному выражению своего любимого поэта Шевченко. Вероятно, мы не ошибемся, предположив, что даже по мнению львовского «Слова», столь преданного законной австрийской власти над Галициею, галицийские русины должны завидовать счастью своих одноплеменников-малороссов, пользующихся ныне свободою под нашею властью.
Н. Г. Чернышевский
НАЦИОНАЛЬНАЯ БЕСТАКТНОСТЬ
(Отрывок)
(С. 386 — 390)
Впервые напечатано (без подписи) в ж. «Современник» (1861. — № 7. — С. 1 — 18). Печатается по изданию: Чернышевский Н. Г. Поли. собр. соч.: В 15 т. — М., 1950. — Т. 7. — С. 775 — 793.
Чернышевский Николай Гаврилович (1828 — 1889) — русский ученый, публицист, литературный критик и писатель, один из ведущих деятелей и теоретиков революционно-демократического движения в России конца 50-х — начала 60-х годов XIX в. Был знаком с творчеством Шевченко еще до его освобождения из ссылки, впоследствии встречался с ним в Петербурге. Высоко ценил поэзию Шевченко, признавал ее большое значение в общероссийской общественно-освободительной борьбе. В руководимом Чернышевским журнале «Современник» печатались произведения Шевченко и материалы о нем. Революционные идеи Чернышевского сыграли важную роль в формировании общественных и творческих позиций Шевченко в последние годы его жизни.
Статья «Национальная бестактность» написана по поводу выхода в свет первых двух номеров реакционной газеты «Слово» (Львов). Издавалась в 1861 — 1887 годах галицкими «москвофилами» на ломаном «язычии». Они выступали против общественно-освободительного движения, подменяя классовые критерии национальными, против развития украинского языка и культуры в Галиции, на Восточной Украине. Полемику по поводу затронутых им вопросов Н. Чернышевский продолжил в статье «Народная бестолковость», напечатанной в ж. «Современник» (1861. — № 10. — С. 285 — 310), где упоминался Шевченко.
Они благоденствуют, по совершенно верному и очень удачному выражению своего любимого поэта Шевченко. — Перефразированные строки:
Од молдаванина до фінна
На всіх язиках все мовчить,
Бо благоденствує, —
из поэмы Шевченко «Кавказ» (Т. 1. — С. 326), известной Чернышевскому в рукописи, поскольку в то время поэма еще не была напечатана.
