[Воспоминания о Тарасе Шевченко. — К.: Дніпро, 1988. — С. 419-421; 569-571.]
Попередня
Головна
Наступна
Н. Д. Новицкий
К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКО
Когда из автобиографии, написанной Шевченком в 1859 году по просьбе редактора одного из тогдашних повременных изданий, сделалось общеизвестным, что ближайшие родные поэта, братья и сестра с их детьми, оставались крепостными еще и в пору появления этой скорбной автобиографии, то освобождение, немедленное же освобождение их, — не дожидаясь даже исхода разрабатывающегося тогда правительством вопроса «об улучшении быта крестьян», — можно без преувеличения сказать, стало моментально не только предметом платонических пожеланий, но и сердечных мероприятий как со стороны большинства литературных, так и вообще интеллигентных кружков тогдашнего петербургского общества.
Важнейшим из таких мероприятий, несомненно, были переговоры, начатые комитетом «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым», тогда только что возникшим, с владельцем села Кирилловки и его крепостных душ, в числе которых находились братья и сестра Шевченко. В переговорах этих пришлось, между прочим, по просьбе комитета, принять непосредственное участие и пищущему эти строки... Привожу здесь в подлиннике письмо, писанное ко мне комитетом по этому поводу:
«Комитет Общества для пособия... и пр.
Мая 16 дня 1860 г., № 292. С.-Петербург.
Милостивый государь Николай Дементьевич!
Комитет, узнав, что вы отправляетесь на службу в г. Елисаветград и что по дороге можете заехать к г. Флиорковскому, обращается к вам с следующей покорнейшей просьбою:
1. Члены Комитета, письмом к г. Флиорковскому, просили его уведомить, согласится ли он отпустить на волю родных г. Шевченко, и если согласится, то на каких условиях? До сих пор ответа на это письмо не последовало; почему Комитет просит вас, милостивый государь, узнать от г. Флиорковского:
2. может ли он исполнить желание Комитета, и если может, то
3. на каких условиях думает он предоставить волю родным г. Шевченко: если с вознаграждением, то какую цену полагает за выкуп каждой души?
4. Наконец, при предполагаемом выкупе, в каком количестве, на тягло или на душу, наделит он землею получивших свободу?
5. Не можете ли увидать самих родных Шевченко и вообще объясниться с ними, желают ли они быть приписаны к земле, выделенной г. Флиорковским, и вообще, какие предположения имеют относительно устройства своей участи?
Прося вас покорнейше уведомить меня о последствиях переговоров ваших с г. Флиорковским, я вместе с тем прошу вас принять уверение и пр.
Ег. Ковалевский (председатель общества)». /420/
Отъезд мой из Петербурга, по независящим от меня обстоятельствам, последовал, однако, не в мае, когда было получено мною вышеприведенное письмо, лично врученное мне тогдашним секретарем общества Алексеем Дмитриевичем Галаховым, а лишь в начале июля. За это последнее время моего пребывания в Петербурге мне особенно часто приходилось видаться с Тарасом Григорьевичем, с которым, впрочем, я и до того уже был хорошо знаком. Заходил он ко мне, заходил и я к нему, на его тесную-тесную квартирку в Академии художеств, встречались мы и в обществе... И о чем бы и с кем бы у нас ни шел разговор, всякий раз в конце концов Тарас Григорьевич сводил, бывало, речь на предстоявшую мне на Украину поездку, а при прощанье, крепко пожимая мне руки, говаривал: «Голубчику, поусердствуй же, похлопочи за этих несчастных!..»
Накануне моего отъезда я пробыл у него с трех часов пополудни до полуночи, и о чем, о чем только мы не переговорили с ним в эти памятные для меня часы! Тарас Григорьевич все время нашей беседы был в каком-то особенно возбужденном состоянии и таким говорливым и экспансивным, каким я его не видывал до сего разу никогда. Показывал он мне и свои опыты гравирования a l’eau forte, и рисунки, и свой портрет, сделанный им самим. Водил он меня и по академическим залам, говоря о художестве и подолгу останавливаясь над разными более или менее известными картинами, а особенно над знаменитою картиною Иванова «Явление Христа народу» и брюлловскою «Осада Пскова». Первая его восхищала своими деталями, а особенно отдельными фигурами, но в целом он ею был недоволен: «Страшно вымолвить, — говорил он, — а в целом... ну, точно гобелен!» «Осаду Пскова» он находил незаконченною, во многом слабою, но все-таки хвалил и с любовью смотрел на нее, любовно вспоминая ее творца, своего учителя и друга.
[«А погляди, каково это-то? — говорил он, указывая на сцену, изображающую русских и поляков, со святыми хоругвями и крестами идущих на смертный друг с другом бой. — Ведь сколько тут мысли-то!.. Во имя Христа и во славу его — и те и другие идут истреблять друг друга!.. И страх, и ужас берет, когда подумаешь, сколько крови и слез людских пролито, сколько зол понаделано, — и все это — как думали, думают да и теперь продолжают уверять нас, — во имя Христа!! [...] Боже ж ты мой, боже!!»]
Читал мне Тарас Григорьевич и некоторые из тех своих произведений, которые тогда им только создавались и крайне неразборчиво набрасывались на лоскутках бумаги, а то и прямо на стенах его квартиренки-кельи. «Это, — говорил он, — так себе... сижу, малюю да что в голову взбредет, то, случается, и запишу... на чем попало».
Рассказывал он мне и про свое давноминувшее, и про свою службу, и про то, что переживал он, лишенный возможности даже писать и рисовать, и многое, многое еще...
Но я никогда не забуду нашего прощанья — оно было последнее, ибо более я его уже в жизни не встречал, — когда Тарас, вновь повторяя свою просьбу похлопотать о его братьях и сестре Орине, с судорожным воплем: «О Орина, Орина!» — упал на убогий диванчик, стоявший в углу его убогой квартиренки, и истерически, громко зарыдал, как ребенок...
По указанию и желанию самого Шевченко я, прежде чем видаться и говорить с г. Флиорковским и его родными, должен был повидаться и поговорить в Корсуне с его нареченным братом Варфоломеем Григорьевичем Шевченко, к которому вместе с чисто братскою привязанностью поэт питал еще и безграничное доверие, как к человеку честному, умному и практическому.
Как он желал, так все и было мною исполнено. /421/
Железных дорог, кроме Николаевской да кусочка Петербургско-Варшавской, от Петербурга до Пскова, по которой я и выехал, тогда еще не было. Тем не менее на седьмой день пути я был уже в Корсуне, у Варфоломея Григорьевича, а на восьмой и в Кирилловке.
Г. Флиорковский, хотя и не из уважения к Т. Шевченку, за которым, по словам его, он никакого таланта не признавал, а из уважения лишь к Комитету, изъявил мне полную готовность свою дать волю родным Шевченка даже без денежного вознаграждения, хоть сию же минуту, под одним лишь условием, чтобы они немедленно же после того уходили из Кирилловки куда им угодно!.. Что же касается до их надела землею, то в этом он самым категорическим образом отказывал, говоря, что не согласится на это ни за какие деньги! Мотивами такого отказа им приводилось: с одной стороны — нежелание делать исключение для Шевченков, которое могло послужить соблазном для других их односельчан, а с другой — нежелание предрешать вопроса об освобождении крестьян, который, быть может, будет решен правительством и иначе, то есть без земельного надела...
На том наши разговоры и покончились. Так о том было тогда же мною написано как Ег. П. Ковалевскому, так и поэту.
Позже я, однако, узнал, что г. Флиорковский, освободив родных поэта, принял даже на себя уплату 900 р. банкового за них долга, за что ему была выражена и признательность общества. Но когда это именно случилось и при каких обстоятельствах, того уже я не знаю.
Н. Д. Новицкий
К БИОГРАФИИ Т. Г. ШЕВЧЕНКО
(С. 419 — 421)
Впервые опубликовано в «Киевской старине» (1899. — № 3. — С. 730 — 733) за подписью Н. Д. Н. и в «Киевском слове» (1889. — 10 марта, № 624). В следующем номере «Киевской старины» (1889. — № 4. — С. 190 — 193) помещен отклик А. Лашкевича на эту публикацию, в котором сообщалось, чем окончились попытки освободить родственников Шевченко от крепостной зависимости. Печатается по первой публикации.
Новицкий Николай Дементьевич — см. с. 522.
...переговоры, начатые комитетом «Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым»... — Как видно из письма И. Тургенева к А. Оболонскому от 4 марта 1860 года (см.: Тургенев И. С. Полн. собр. соч. и писем: В 28 т. — М.-Л. — 1962. — Т. 4. — С. 46), Литературный фонд начал хлопотать об этом еще до того, как автобиография Шевченко получила широкое распространение. 19 марта 1860 года комитет Литфонда обратился к помещику В. Флиорковскому с официальным письмом, в котором просил сообщить принятные для него условия выкупа родственников Шевченко из крепостного состояния.
Ковалевский Егор Петрович (1811 — 1868) — русский географ, дипломат и общественный деятель, первый председатель комитета Общества для пособия нуждающимся литераторам и ученым, уроженец Украины. Шевченко встречался с ним по делам публичных чтений, дарил ему свои рисунки (Т. 6. — С. 255 — 256).
Отъезд мой из Петербурга... — В июле 1860 года по окончании Академии генерального штаба Н. Новицкий был назначен в Елисаветградское кавалерийское училище.
...когда было получено мною вышеприведенное письмо... — В тот же день, которым датировано письмо комитета (16 мая 1860 г.), Н. Новицкий известил о нем Шевченко (Листи до Т. Г. Шевченка, с. 183).
...лично врученное мне... Алексеем Дмитриевичем Галаховым... — Письмо было вручено Н. Новицкому 17 мая 1860 года. Галахов Алексей Дмитриевич (1807 — 1892) — русский литературовед и писатель познакомился с Шевченко в Петербурге 20 апреля 1858 года (Т. 5. — С. 231).
...свой портрет, сделанный им самим. — О каком из нескольких автопортретов Шевченко идет речь, не установлено.
...в целом он ею был недоволен... — О картине известного русского художника Иванова Александра Андреевича (1806 — 1858) «Явление Христа народу» Шевченко слышал скептические отзывы еще во время своей учебы в Академии художеств. Свои сомнения относительно ее художественных качеств он записал в дневнике, узнав в ссылке о ее завершении (Т. 5. — С. 86 — 87). Увидев картину в Петербурге, Шевченко не изменил своего отрицательного мнения о ней, о чем свидетельствует его письмо С. Т. Аксакову от 15 июля 1858 года (Т. 6. — С. 220).
«Осада Пскова» — картина К. Брюллова, созданная в 1839 — 1843 годах, когда Шевченко был его учеником в Академии художеств.
Г. Флиорковский... изъявил мне полную готовность свою дать волю родным Шевченка... — Владелец Кирилловки под давлением общественного мнения согласился освободить родственников Шевченко от крепостной зависимости без выкупа, однако отказался наделить их землей на любых условиях. Полемизируя с автором напечатанной в журнале «Народное чтение» автобиографии Шевченко и стремясь ввести в заблуждение общественность, он без согласия Литературного фонда опубликовал адресованное ему письмо комитета от 19 марта 1860 года и свой ответ на него в «Киевском телеграфе» (1860. — № 45. — 19 июня), откуда они были перепечатаны /570/ и в других изданиях. Тогда Шевченко обратился к В. Флиорковскому с письмом от 27 июля 1860 года (Т. 6. — С. 259 — 260), в котором настаивал, чтобы помещик продал его родственникам земельные наделы.
Однако, вопреки настоятельным советам Шевченко, его братья согласились на условия, предложенные помещиком, и 10 июля 1860 года подписали с ним соответственное соглашение, что вызвало досаду поэта (Т. 6. — С. 269). Свое письмо к В. Флиорковскому от 27 июля 1860 года и ответ последнего от 21 августа 1860 года (вместе с текстом условия) Шевченко опубликовал в ж. «Народное чтение» (1860. — № 5. — С. 170 — 175), имея намерение продолжить борьбу за наделение родственников землей.
После выхода манифеста 19 февраля 1861 года об отмене крепостного права В. Флиорковский, воспользовавшись заключенным им соглашением, вновь отказался наделять родственников Шевченко землей, хотя бы на общих основаниях, и даже попытался выдворить их из родного села. Интересные подробности этого сообщены в упомянутой заметке А. Лашкевича, который в середине июля 1865 года был в с. Кирилловке председателем комиссии по проверке уставных грамот при мировом съезде Звенигородского уезда, Киевской губернии. (Сам В. Флиорковский при этом не пожелал присутствовать; выехав в другое свое имение в Черкасский уезд, он выдал доверенность на ведение дел своей жене, которая хотя и жила в Кирилловке, но в свою очередь передоверила все своим конторщикам.)
По свидетельству А. Лашкевича, «приступив затем к определению состава крестьянского общества, имеющего право на выкуп инвентарных наделов, мы выслушали заявления уполномоченных от крестьян и семьи Тараса Григорьевича о правах последней на надел. По рассмотрению документов, представленных к заявлению, оказалось, что г. Флиорковский выдал вольную Шевченкам в самом конце 1860 г., отложив выполнение всяких формальностей по утверждению ее в долгий ящик и не выдавая ее на руки освобожденным. В первых числах марта 1861 года был объявлен, как известно, манифест 19 февраля 1861 года, и г. Флиорковский поспешил тогда устроить все формальности и выдал им на руки вольную. Освобожденные Шевченки от принятия ее отказывались, высказываясь: «Нащо нам одним тая панська воля та ще тоді, як люди діждались царської, — то звісно, воля так воля з землею: як був цілий вік хліборобом, так і зоставайся їм, а ця — панська, кидай землю, батьківщину, худобу та й тікай геть, геть з села, та й кажуть ще записуйся в міщани, а які з нас ще будуть міщани...» Г. Флиорковский на их возражения не обращал внимания, а требовал, чтобы они очистили в его пользу землю и усадьбы, увольнились из общества и приписались где-нибудь. Наступило время составления и утверждения уставных грамот; при составлении грамоты на Кирилловку г. Флиорковский показал Шевченков выбывшими за получением вольной из состава крестьянского общества, а наделы, оставшиеся от их выбытия вакансами, поступающими к нему, — в таком виде грамота тогда была утверждена крестьянскими учреждениями, действовавшими до указа 30 июля 1863 г. На деле Шевченки из общества не увольнялись и продолжали, несмотря на некоторые настояния г. Флиорковского, значительно, впрочем, ослабевшие после событий 1863 г., владеть как своими усадьбами, так и наделами. Заявляя обо всем этом поверочному отделению, и уполномоченные от крестьян, и семья Шевченков просили избавить последних от этого проявления «панської волі», а предоставить им право наравне со всеми прочими селянами воспользоваться «царською волею». — Права же Шевченков на включение их с их усадьбами и наделами в уставную грамоту, после всего вышесказанного, были настолько доказательны, что тогда же мы и включили их в число лиц, на коих распространялся обязательный выкуп, — против чего, насколько нам известно, г. Флиорковский и не спорил.
Остается, однако же, после всего этого вопрос, за что благодарил Литературный фонд г. Флиорковского: внесенные им за личную свободу семьи Тараса Григорьевича деньги пошли в уплату его же долга кредитным учреждениям, — личную сво-/571/боду он силился доставить им без земли, в ущерб высочайше дарованной тогда же воли крестьянам с правом выкупа их земель, и только поверка утвержденных и введенных в действие грамот возвратила им и землю, и те права, которых никто не решался отнять от их односельцев. (А. С. Л. К заметке Н. Д. Н. «К биографии Т. Г. Шевченко» // Киевская старина. — 1889. — № 4. — С. 190 — 193).
...Так о том было тогда же мною написано... поэту. — Речь идет о письме Н. Новицкого к Шевченко от 7 сентября 1860 года, в котором помещик Флиорковский назван «самой модной бестией» (Листи до Т. Г. Шевченка, с. 193).
...принял даже на себя уплату 900 р. банкового за них долга... — Как засвидетельствовано А. Лашкевичем, речь шла не о долге родственников Шевченко, а о той части банковской задолженности по имению (то есть долга самого Флиорковского), которая пропорционально приходилась на эти 11 душ его крепостных.
