Попередня     Головна     Наступна





Даниэль Бовуа

«БОРЬБА ЗА ЗЕМЛЮ НА ПРАВОБЕРЕЖНОЙ УКРАИНЕ С 1863 ПО 1914 ГОД»: НОВАЯ КНИГА ОБ УКРАИНСКО-ПОЛЬСКО-РУССКИХ ОТНОШЕНИЯХ


У историков-славистов на Западе вообще принято исследовать исторические вопросы с точки зрения страны, о которой говорится, поэтому получаются польско-польские, чешско-чешские или украинско-украинские исследования. Чаще всего в рассмотрении всех проблем славянского мира преобладает русская точка зрения, поскольку русский язык является более распространенным языком. Однако в подлинном стремлении к открытым обществам в Центрально-Восточной Европе пора подумать об истории, в которой учитывались бы мнения и мировоззрения всех сторон, которая брала бы во внимание всевозможные способы для нового, более открытого подхода к каждой культуре 1.

Комплексный подход и непредвзятость во всех трактовках исторических вопросов — вот, по-моему, чем должен руководствоваться исследователь, чтобы избежать пристрастного суждения, присущего почти всем без исключения работам по национальным проблемам. Именно так и постарался поступить «посторонний француз» в своей книге, которая только что вышла из печати в Польше под заглавием: «Борьба за землю. 1863 — 1914» 2. Как и две предыдущие мои книги, она переведена с французского языка, причем польская версия несколько объемнее французской 3. Она продолжает мои исследования о взаимоотношениях в политической, общественной и культурной областях различных этнических групп в трех губерниях юго-западного края царской империи, а именно: Волынской, Подольской и Киевской. Как известно, там сосуществовали, в основном, четыре группы населения: украинцы (самые многочисленные), евреи (вторая группа по количеству), поляки и русские, не считая относительно меньшие группы немецких и чешских колонистов.

До 1920 года влияние поляков в этом регионе было очень велико, но, к сожалению, этим вопросом никто никогда не занимался. Это — так называемое «белое пятно» в истории этой части Европы, равной по своим масштабам Швейцарии и Португалии вместе взятым.

Причины молчания историков очевидны. С советской стороны не рекомендовалось вспоминать о выброшенных и обездоленных польских помещиках, которые считались чужими эксплуататорами. С другой стороны, в царской, как и в советской, империи великорусский национализм считал Украину русской. С польской же стороны отсутствие контактов с Советским Союзом до 1939 года, а после 1945 цензура над всем тем, что напоминало о присутствии поляков на землях, где они проживали четыре века, препятствовали всякому изучению этого вопроса. Для украинцев и поляки, и русские были тунеядцами на их собственной земле. Поляки же чаще всего смотрели на русских как на угнетателей, на украинцев — как на бунтовщиков, на евреев — как на «пиявок». Хотя в то же время имеются попытки показать этот сложный этнический мир в идиллической окраске, что также не соответствует действительности. Я попытался рассмотреть эти конфликты изнутри, что, как мне кажется, позволяет, до известной степени, избежать предрассудков.

Мои скромные знания польского, русского и украинского языков позволили мне познакомиться с различными источниками, в том числе архивными, и, следовательно, увидеть противоположные точки зрения на события и сделать, насколько это возможно, объективный анализ данной проблемы.

Книга, главным образом, опирается на царские архивы, рапорты и переписки генерал-губернаторов и губернаторов, полицейские отчеты, протоколы разных комиссий по крестьянским делам, документы дворянских собраний и Петербургской Герольдии. Все это написано по-русски. Другие источники написаны по-польски; мною просмотрены многочисленные воспоминания помещиков, либо уже изданные, либо в рукописях. Польская, русская и — в конце рассматриваемого периода — украинская печать предоставили очень ценные материалы, как и, конечно разные, хотя и односторонние, работы украинских, польских и русских историков.

Все проблемы, обсуждаемые на протяжении этих трехсот пятидесяти страниц, так или иначе связаны с землей.

Не подлежит сомнению, что структуры крестьянской и помещичьей собственности на Правобережной Украине, как и вековые традиции, резко отличались от русских.

В первой главе рассматривается земельный антагонизм между русскими и польскими помещиками. Речь идет о настоящей войне, которая скрыто организовывалась центральной властью, начиная с 1863 года, против польских помещиков. До тех пор они удерживали почти всю помещичью землю в своих руках, ибо, хотя эти губернии были «присоединены» русскими в 1795 году, Петербургская Герольдия признала при Екатерине, а затем и в сороковых годах, при Бибикове, что дворянство неотделимо от помещичьей собственности и что высшая шляхта равна дворянству. Таким образом, накануне польского восстания 1863 года, около шести тысяч польских больших имений занимало большую площадь, чем наделы трех с половиной миллионов украинских крестьян. Число же русских помещиков не превышало там одной тысячи семей. На левом берегу Днепра их было, конечно, гораздо больше.

Первоначальные планы 1863 — 1864 годов предполагали вообще выбросить всех польских помещиков и лишить их земли в качестве коллективного возмездия за восстание, хотя на Украине оно не переросло в крупное движение. Эти планы исходили из Литвы, где Муравьев свирепо наказывал бунтовщиков. Однако земельные ограничения, введенные российской властью, были в начале довольно слабые. Указ 30-го июля 1863 года об обязательном выкупе наделов освобожденными украинскими крестьянами тоже проводился с небольшим ущербом для польских помещиков, т. к. определили размеры этих участков по правилам так называемых «Инвентариев 1847 года». Украинские крестьяне получили тогда обратно шестьсот тысяч десятин, отобранных у них после указа 1847 года, что увеличило общую площадь их земель до четырех миллионов десятин, но, несмотря на это, польские помещики не понесли серьезных убытков. Однако желание русского правительства заменить их русскими помещиками с целью обрусения края постоянно занимало умы в царском окружении.

Первым приступил к «бою» киевский генерал-губернатор Безак, повелевший в 1865 году конфисковать имущество всех польских землевладельцев, принявших участие в восстании двумя годами раньше. Таких нашли только сорок четыре человека. Этого было недостаточно. Безак, который возглавлял в Петербурге так называемую «Комиссию о поисках средств для водворения русского элемента в Западных губерниях», подготовил текст гораздо более эффективного указа: «О запрещении особам польского происхождения вновь приобретать новые земли в Западных губерниях» (10 декабря 1865 года). Это означало запрещение полякам всяких покупок и продаж земли между собой. Одновременно огромный специальный налог, равный 10% прибыли каждого польского поместья, был введен для того, чтобы быстро привести их к разорению и принудить хозяев к продаже земли русским. Поляки, однако, в течение семидесяти лет научились обходить все указы и знали, что большинство царских чиновников — взяточники. Охота на разоренные польские поместья началась и дала серьезные, но медленные результаты, тем более, что в 1870-х годах подъем социалистических движений напугал царскую власть, которая вынуждена была не так активно нападать на польское дворянство. Постепенно меры Безака доказали свою эффективность. Сам царь стал интересоваться ходом этой долгосрочной операции. Начиная с 1875 года губернаторы были обязаны посвящать значительную часть своих ежегодных отчетов успехам вынужденных переходов польского имущества в руки русских покупателей. Таким образом, постоянно вгрызаясь в помещичью землю, русские хотели «располячить» Украину, а особое внимание царя придавало этому действию характер национальной миссии.

Со стороны польских землевладельцев борьба тоже принимала «священный» характер. Польская газета «Край», созданная в 1881 году при участии капитала крупных польских помещиков на Украине, часто писала, что защита «польской земли» является долгом каждого и делом великого патриотического значения.

Александр II решил, впрочем, что земская система не будет распространена на Украину до тех пор, пока не будет равновесия в числе русских и польских поместий, и даже пока земля в руках русских не достигнет 2/3 всей помещичьей земли. Таким образом, Правобережная Украина была лишена земств вплоть до 1912 года.

Когда выяснилось, что польские помещики для защиты собственных земель нашли новые способы, и все чаще стали отдавать свои земли в очень длительную аренду, которая доходила до 99 лет, генерал-губернатор А. Р. Дрентельн попросил Александра III, чтобы он прекратил эти уловки (27 декабря 1884 года). Ему даже удалось создать «Комиссию по проверке злоупотреблений», которая могла действовать вопреки известному правовому положению: «закон обратной силы не имеет», т. е. аннулировать все уже подписанные ранее договоры. Этот указ ударил одновременно и по евреям, которые чаще всего, несмотря на запрещения 1863 и 1881 годов, арендовали землю не только у поляков, но и у русских.

В 1893 году генерал-губернатор А. П. Игнатьев достиг вершины антипольских земельных ограничений. Он, без полного разрешения царя, применил на Украине свои, так называемые «Добавочные правила к указу 10 декабря 1865 года», которые запретили польскому дворянству получать наследство иначе, чем между супругами или по прямой линии. Все другие наследства должны были перейти в русские руки.

На основании рапортов и донесений того же Игнатьева мне удалось составить ряд интересных таблиц и карт, которые сводят воедино материалы, собранные мною в течение ряда лет. Из них явствует, что экономическая сила поляков в начале XX века была еще очень велика. Удалось уточнить число польских помещиков в каждой губернии и в каждом уезде; составить список всех семей, описать личное положение каждого землевладельца с площадью принадлежащей ему земли. Общее число имений упало до 3386, но в начале века еще представляло собой половину помещичьей земли в этой части Украины. Восемьсот имений превышало тысячу десятин, и семьдесят восемь процентов из них имело более ста десятин. При Николае II уже не было никаких перемен. Преследования прекратились.

Главное состоит в том, что хотя русским и удалось захватить в течение сорока лет почти половину украинской помещичьей земли, общее богатство оставшихся поляков весьма увеличилось. Цена земли в начале XX века в целом по империи повысилась на 615% по сравнению с ценой 1860 года. Значит те, которым удалось сохранить свои владения, стали гораздо богаче накануне первой мировой войны, чем в 1860 году. Отметим также, что, в отличии от остальной части империи, где «вишневые сады» продавались кому угодно, на Правобережной Украине группа польских помещиков осталась чисто дворянской, что, конечно, вызвало у членов этой группы сильнейшее чувство классовой солидарности.

Глава II, о польско-украинском земельном антагонизме, продолжает тему моей предыдущей книги, где я рассматриваю те же вопросы, но в период с 1830 по 1860 год. Однако в условиях пореформенного периода все изменилось. Следует отметить также, что до сих пор в историографии этот вопрос никогда не изучался ни с точки зрения этнических конфликтов, ни национальных противоречий. И даже в одной из самых важных монографий на эту тему Д. В. Пойды, что небезынтересно, написанной по-русски в советское время, эти сложные межнациональные вопросы обходятся молчанием. А как раз большинство этих проблем связано со сложившейся ситуацией в каждой национальной группе. Самым сильным образом дают о себе знать структуры, унаследованные от давней Речи Посполитой, о которых никто не хотел знать ни при царизме, ни при советском режиме. Допустим, что «земельный голод» у крестьян объяснялся прежде всего демографическими причинами. В течение тридцати лет число сыновей украинских крепостных крестьян удвоилось и достигло шести миллионов среди девяти миллионов населения. Это крестьянство все еще жило на тех же 4-х миллионах десятин, как в 1864 году, тогда как 7 тыс. русских и польских помещиков жили на шести с половиной миллионах десятин. Цифры говорят сами за себя. Но наряду с этой вопиющей несправедливостью, главным источником постоянных столкновений с помещичьим миром являлись пережитки феодальной системы, а именно система «сервитутов». Это были участки помещичьей земли, которыми могли частично пользоваться крестьяне на основании давних польских прав. А эту землю помещики хотели взять обратно для себя, чтобы сдавать в аренду или самим обрабатывать. Унаследованное от Польши распределение, так называемая «чересполосица», при которой очень узкие и длинные крестьянские участки были зажаты помещичьими имениями, очень усложняло аграрные отношения, тем более, чтр не было никакого земельного кадастра. Здесь были возможны всякие незаконные захваты, а каждая попытка промерить поля казалась украинцам подозрительной.

Нельзя понять положение украинских крестьян, не учитывая русско-польское соперничество. С 1831 года, а тем более в 1863 году, это положение меняется по мере того, как царская власть нуждается в помощи польских помещиков для подавления бунтов, подстрекаемых членами «Земли и Воли», или же наоборот, нуждается в поддержке украинского народа, чтобы ограничивать польское влияние.

Один из самых важных вкладов этой части работы состоит, на мой взгляд, в том, что здесь широко используются неизданные мемуары польских помещиков, что позволяет четко определить их образ мышления, их отношение к крестьянскому миру. Они, по-видимому, рассчитывают на бесконечное укрепление патриархальности, говоря об украинцах как о «нашем народе», но одновременно они также боятся этого народа, как и русские чиновники. Эти последние восстанавливают телесные наказания, упраздненные в 1863 году, а помещики роют рвы или огораживаются частоколами, чтобы иметь некоторую защиту на случай крестьянских волнений. О тех пятидесяти процентах крестьян, у которых нет даже одной лошади, они выражаются как о диком табуне, который, как известно, действительно сорвется в 1905 году. В эти годы крупным землевладельцам пришлось призвать на помощь казаков, чтобы те стерегли помещичьи поля от бастующих украинских крестьян. Трудно найти более красноречивый образ, подчеркивающий безвыходное положение крестьян, которое неизбежно привело ко всеобщему пожару 1917 года.

Третья глава, пожалуй, самая оригинальная в том, что касается истории безземельной польской шляхты и вопроса о степени ее слияния с украинским народом. Я сам поверил в это слияние и написал в своей предыдущей книге, что безземельная шляхта, насчитывающая около 450 000 человек, лишенных Д. Г. Бибиковым дворянских прав в начале сороковых годов, осталась беспомощной, деклассированной массой и растворилась в крестьянстве, забыв даже название «однодворцев», которое ей дала русская власть. Но я забыл указать, и ни один из моих рецензентов не заметил, что у этих бедных «однодворцев» оставалось, однако, одно, последнее, — и, как оказалось, очень важное для них преимущество, а именно: давнее польское право жить на помещичьих землях, на маленьких участках, которые они могли обрабатывать и где могли строить себе избу, оплачивая только очень скромный так называемый «чинш», который был меньше, чем крестьянский выкуп, и гораздо меньше, чем новая капиталистическая аренда. В этой взаимопомощи выражалась давняя солидарность между высшими и низшими слоями польской шляхты. Сложность состояла в том, что такой договор (сроком до девяноста девяти лет) часто заключался устно, только под честное слово. Защищая эту льготу, эта особая часть населения стала называться «чиншевиками». Она упорно подчеркивала свою историческую связь с богатой шляхтой и сама все еще продолжала считать себя шляхтой.

Такие отношения, конечно, уже не соответствовали новой капиталистической обстановке, и стали поводом для очень резкого конфликта между «чиншевиками», польскими помещиками и русскими покупателями польских имений. Собственно, драматическая судьба этих людей до сих пор не исследовалась. Д. П. Пойда не отделял ее от общих крестьянских вопросов. Но многочисленные архивные дела из Киева или Петербурга позволяют восстановить это отсутствующее звено в истории поляков на Украине от бибиковских времен до сталинской эпохи так называемого «Мархлевского округа», созданного в 1925 году. Благодаря собранной богатой документации нам удалось показать, каким образом эта группа обедневшей шляхты, которой отнюдь не интересовалась реформа крестьянского права (только «чиншевики», которые после конфискаций очутились на государственных землях, получили свои участки в 1867 году) , стала, сразу же после отмены крепостного права и открытия свободного земельного рынка, огромным препятствием для крупных землевладельцев. Чересполосные поля и хаты «чиншевиков» не позволяли свободно располагать имениями как раз в то время, когда они были до зарезу нужны помещикам для продажи или сдачи в прибыльную аренду. На протяжении исследованного периода происходило выселение этих людей, о котором ясно не говорят ни польские, ни русские исследования. При помощи армии и русской полиции польские или русские помещики уничтожали целые деревни и поселки этой «чиншевой шляхты» и тем самым принуждали их жителей скитаться по украинским дорогам. Волынский и подольский губернаторы начали писать об этих прискорбных фактах только в 1876 году, а царь Александр II отреагировал на это только в 1880 году, но официальный указ о прекращении этих изгнаний он подписал только шесть лет спустя, т. е. 9-го июня 1886 года. Но и этого было недостаточно. Стали тогда проверять «права» «чиншевиков»: подписывались ли договоры о найме земли до или после 1847 года (закон о так называемых «Инвентариях»). Но, как было сказано выше, большинство договоров были устными. Шляхтич шляхтичу доверял на слово. В этом случае только четвертая часть чиншевиков могла удержаться на месте, и то при условии, что согласится на повышение цены за наем до уровня рыночной аренды. Остальная масса посылала свои протесты губернаторам. Огромные папки этих раздирающих душу прошений, оставшихся без ответа, лежат еще в архивах неразобранные. Проблема была настолько тревожна, что еще в 1903 — 1904 годах министр Сипягин попробовал сослать целую группу в сорок три тысячи человек обедневшей шляхты Новгородского уезда Волынской губернии в Сибирь, но и это не удалось.

Довольно жалкое окончание дела этой обедневшей деклассированной шляхты пришлось на 1905 — 1906 годах, когда польская знать, наконец-то, отдала себе отчет, что она настолько малочисленна по сравнению с украинским народом, еврейским элементом и даже русскими, что во время выборов в Думу не имела почти шансов быть избранной. Тогда все польские помещики пожалели о недавнем отношении к своим «братьям» — безземельной шляхте, и, прикидываясь кающимися, стали призывать обездоленных людей к тому, чтобы те голосовали за них, что, естественно, не имело успеха. Зато пролетаризованная масса шляхты охотно приняла советскую власть в двадцатых годах, пока Сталин, в свою очередь, не выбросил ее в тридцатые годы в Казахстан.

Завершая это исследование об общественно-экономическом состоянии польского дворянства на Украине, я постарался рассмотреть в четвертой главе все дополнительные данные, могущие уточнить, на чем основывалось богатство «польских панов» в начале XX века; какими способами увеличивалась прибыль сохраненной ими земли, в том числе очень важную роль железных дорог, т. к. польский капитал принял особенно активное участие в «Юго-Западном обществе Железных дорог» и в построении узкоколеек, что значительно увеличило сбыт зерна и сахара. Хотя, как мы видели, нельзя было расширить посевные площади, однако новые методы обработки земли позволили в течение тридцати лет почти удвоить ее производительность. Начиная с 80-х годов, крупные польские помещики поняли, что они не смогут выстоять в этих политико-экономических распрях без некоторого сотрудничества с новыми русскими помещиками, которые, в свою очередь, также понимали, что им не удастся устранить поляков так быстро, как им мечталось. Это сближение было более или менее искреннее, но одновременно диктовалось суровой социально-экономической реальностью. Потому-то польские фамилии так многочисленны в списках членов могучего «Киевского Сельскохозяйственного Общества». Валовая продукция пшеницы, ржи и свеклы росла с каждым новым десятилетием. Даже уменьшение вывоза зерна в 1892 году, когда Витте принял министерство финансов, не затормозило рост производства. Продукция шла во Францию, сбывалась на внутреннем рынке и, прежде всего, перерабатывалась в спирт. Поляки на Украине принадлежали к крупнейшим производителям спирта в стране. Они к тому же очень много получали с 1897 по 1914 год от государства, которое выкупило монополию на трактирную продажу алкоголя. Сахар лучше всего символизирует экономическую силу Правобережной Украины, где поляки владели шестьюдесятью заводами и еще участвовали в десяти акционерных обществах при общем числе 147 сахарных предприятий в 1914 году. Наконец, интенсивно выкорчевывались помещичьи леса, что позволяло иметь наличные деньги. Железные дороги и сахарная промышленность требовали все больше и больше дерева, поэтому леса в 1883 году стоили в 5 раз дороже, чем в 1860. Таким образом, ситуация приобрела парадоксальный характер: польская землевладельческая элита, к этому времени уже значительно поредевшая, несмотря на свою малочисленность, приобретает небывалую экономическую мощь, которой у нее никогда прежде не было. Все мемуары свидетельствуют о блеске ее образа жизни, о ее особенном складе ума. Каждая страница этих воспоминаний описывает роскошь усадеб, великолепие, тонкость, изящество этого мира; восхваляет его достоинства и свойства: привязанность к земле предков, к истории, к роду. Все это отливалось в чувство культурного превосходства, смешанного со снисходительным, но далеко идущим приспособлением к царской действительности. Компромиссы этой аристократии всегда граничили с компрометацией.

Такой престиж в условиях, когда Российская империя всячески старалась его уменьшить, а огромное вражеское море украинского крестьянства не могло простить веков угнетения, не мог устоять без помощи нескольких сателлитов, благодаря которым можно было избежать непосредственных контактов с враждебным окружением. Поэтому книга кончается изучением этих вспомогательных групп, изображая таким образом, во всех деталях давно исчезнувший, но очень специфический польский мир на Украине.

Самыми приближенными из сателлитов богатых польских помещиков были бедные или разоренные, но утвержденные Герольдией в дворянстве польские шляхтичи, которые, благодаря этой принадлежности, имели право учиться и, таким образом, поставляли техническую интеллигенцию, в которой так нуждались крупные имения. Самые умные или ловкие могли таким образом восстановить часть блеска своих гербов и стать приказчиками или конторщиками. Им жилось очень неплохо. Но большинство этих образованных людей должны были довольствоваться менее доходными и престижными должностями бухгалтеров или техников. Все вместе они составляли группу около шестидесяти тысяч человек. Высокопоставленных служащих тянуло к помещичьему высшему обществу, других же к первым социал-демократическим профсоюзам.

Самые тяжелые работы на сахарных заводах или в полях нельзя было уже с прежней легкостью заставить выполнять украинских крестьян, которые знали свои права и все смелее требовали уважения. Дабы избежать этих постоянно ропщущих, неспокойных потенциальных бунтовщиков, польские помещики все чаще обращались к посредничеству еврейских вербовщиков, чтобы те поставляли им наемных рабочих со стороны — в основном из России и Белоруссии. Этот второй сателлит польского помещичьего мира был самым нищим и самым эксплуатируемым из всех.

Третьей группой, которая часто выручала польских землевладельцев и благодаря которой они могли не продавать своих земель русским, были довольно многочисленные, особенно в Волынской губернии, немецкие и чешские поселенцы, которых в 1914 году было около двухсот тысяч. Эти колонисты охотно брали землю в аренду даже за высокую цену, поэтому часто им отдавалась земля, отобранная у «чиншевой шляхты». Когда отношения с Германией и Австрией ухудшились, царская власть прекратила наплыв этих иностранцев в империю. Их судьба стала особенно тяжелой в начале первой мировой войны, во время наступления Брусилова.

Последней по численности, но не по весу группой, которая вращалась на польской, а также русской помещичьей орбите, были еврейские арендаторы. Их было 10 000 у польских, и примерно столько же у русских помещиков. Четверть помещичьих земель арендовалась ими. Почти все сделки с ними были неофициальными, что было очень прибыльно для помещиков и спасало их от принудительной продажи, на которую так рассчитывало русское правительство. Если, однако, прибавить эту небольшую, но влиятельную группу к огромной массе бедных евреев, которые жили в одном из 330 так называемых «помещичьих», т. е. находящихся на помещичьих землях, городов и платили полякам квартирную плату, то становится понятнее, что связь еврейского населения с поляками казалась русским все еще сильной. Не подлежит, однако, сомнению, что несмотря на эти старые традиционные связи с поляками большинство евреев накануне первой мировой войны уже почти обрусело.

Как видно из моего краткого обзора, эта книга затрагивает много проблем, которым до сих пор не уделялось должного внимания. Все эти важные, но обойденные историками вопросы, тем не менее, время от времени будоражат наше общество, словно тень полузабытой Атлантиды. Совокупность этих противоречий показывает, насколько общественная жизнь на Украине была более сложной и запутанной, нежели простое противостояние идеальных эксплуатируемых масс и их угнетателей. Это свидетельствует о том, как много интересных документов можно найти в архивах, и как стоит пересмотреть всю тематику социальной истории; переломить молчание, навязанное нам политикой, и стараться выявить из семидесятилетних шаблонов целый ряд исторических фактов, которые смогли бы объяснить разные аспекты современной жизни. Такой подход позволяет, прежде всего, определить, как особенные условия прошлого оказывают влияние на образ жизни народов. В борьбе с ксенофобией или антисемитизмом нельзя игнорировать это прошлое. Если мы хотим понять привязанность украинского крестьянина к собственному участку земли, то необходимо понимать, что он связан с другой традицией, чем русская община. Если в духе цивилизованной терпимости хочется узнать, почему украинец желает сам решать собственную судьбу, то следует, прежде всего, обратиться к истории. Простой факт, что хозяевами на Правобережной Украине всегда были пришлые со стороны, позволяет понять, что украинец вправе сказать, что «всяк хозяин в своем доме».




Примечания


 1 Впрочем, совершенно очевидно, что серьезное изучение языков является одной из главных проблем для добросовестных историков не только на Западе.

 2 Daniel Beauvois. La bataille de la terre en Ukraine 1863 — 1914, Lille, P. U. L., 1994. C. 346 На польском: «Walka о ziemię. 1863 — 1914». «Pogranicze», Sejny, 1996.

 3 Daniel Beauvois, Lumieres et Societe en Europe de l'Est. Lille — Paris, 1977. C. 912. 2 тома; на польском языке: Szkolnictwo polskie na ziemiach litewsko-ruskich 1801 — 1832. Rzym — Lublin, 1991. 2 тома. Daniel Beauvois. Le Noble, le Serf et le Revizor 1831 — 1863. Paris, 1984 r. C. 365; на польском языке: Polacy na Ukrainie 1831 — 1863, Paryz, 1987. С. 294.





Див. також: Даніель Бовуа. Битва за землю в Україні: 1863-1914: Поляки в соціо-етнічних конфліктах.






Попередня     Головна     Наступна


Вибрана сторінка

Арістотель:   Призначення держави в людському житті постає в досягненні (за допомогою законів) доброчесного життя, умови й забезпечення людського щастя. Останнє ж можливе лише в умовах громади. Адже тільки в суспільстві люди можуть формуватися, виховуватися як моральні істоти. Арістотель визначає людину як суспільну істоту, яка наділена розумом. Проте необхідне виховання людини можливе лише в справедливій державі, де наявність добрих законів та їх дотримування удосконалюють людину й сприяють розвитку в ній шляхетних задатків.   ( Арістотель )



Якщо помітили помилку набору на цiй сторiнцi, видiлiть мишкою ціле слово та натисніть Ctrl+Enter.

Iзборник. Історія України IX-XVIII ст.